Николай Горбачев - Белые воды

И вновь пришли в забой; пахло сладковато-приторно газом, неосевшей, взмученной пылью, и Куропавин тотчас ощутил липко-муторную испарину; он даже не успел осознать — то ли такое с непривычки, вызвано удушливостью, нехваткой воздуха, то ли тем, что увидел в кругах от карбидок, заскользивших по свежей стене скола: отпал был нечистый, не «пятаки» усеивали отвесный скол стены — по ней в четком порядке зияли провалистые, словно черненые, дыры шпуров.

— Заколдовано… — упало проронил Пятков, возвышаясь среди тускло, свинцовой налетью отблескивавших каменно-колотых кусков руды, заваливших подступы к забою. — Треть не дорвали. Опять разбурку делать…

К обеду Куропавин в горком не явился, остался со второй сменой, спросил сниклого, как бы занемелого Сиразутдинова:

— А на других участках? На других горизонтах?

— На седьмом, восьмом тоже не чисто, но в допусках, а делается точь-в-точь, — безразлично-устало отозвался Сиразутдинов, в какой-то как бы магнитной неотвратимости впившись взглядом в скол стены, в черненые дыры шпуров.

Куропавину почудилось: если бы была хоть маленькая надежда на пользу, если бы такое открыло тайну, невысокий, плотный Сиразутдинов, верно, пошел бы на таран, головой бы бил эту ненавистную, в буровых щербинах стену.

Уже к вечеру они побывали на восьмом горизонте, а затем поднялись на седьмой; смотрел Куропавин, расспрашивал, убеждался: да, все делалось так же, как и на одиннадцатом, однако здесь после отпала стаканы от шпуров оставались мелкими, разбурка не требовалась, не терялось впустую время — сменную норму бригады на-гора выдавали.

Удрученно и печально они стояли в забое; гнетущее состояние не исчезало у Куропавина — хотя по натуре своей, по характеру он не был склонен к крайностям, не впадал в унылость и мрачность, теперь же ему казалось, что не сможет одолеть это не свойственное ему мучительное состояние: загадка оказалась сложной, орешек на поверку вышел крепчайшим. Горше всего было сознавать, что получался заколдованный круг, который ни разъять, ни разорвать, неведомо, как подступаться, с чего начинать поиски дальше. Сейчас уйдут и из этого забоя, поднимутся на-гора, разбредутся, и — что дальше?.. Что?!

Какое-то еще не осознанное предчувствие шевельнулось в нем; чем-то далеким, полузабытым отозвалось, потревожило. «Постой, постой!.. Седьмой горизонт… Мать честная! Да ведь где-то забой Петра Кузьмича Косачева, в том тридцать восьмом здесь отыскал его… Ну-ка, вот с кем посоветоваться!»

— Петр Кузьмич Косачев есть? Вернулся с Крутоусовки?

— Вернулся. Ночью встретили, — ответил Сиразутдинов.

— Где сейчас? Отдыхает? — И Куропавин обернулся к завпромотделом Шибаеву. — Поищите, скажите — прошу.

Не заметили, когда подступился сюда, к их группке, сбившейся у поворота штрека, горняк, смущенный от скопившегося начальства, негромко стал что-то объяснять начальнику своего участка, стоявшему с краю, в самом затенении, и Куропавин подсознательно спросил:

— Что там случилось?

Бригадир повторил: в забоях надо бы усилить вентиляцию, суше пошел пласт руды.

— Суше, говорите? — переспросил еще автоматически Куропавин, но в следующий миг ощутил, что это сообщение не отпускало его, цепко держало. — А на нижних горизонтах? — обернувшись, в темноте отыскивал Пяткова, и, встретившись глазами с ним, Куропавин будто выстрелил: — Как у вас, говорю?

— Очень сырая… — чуть слышно ответил тот, корясь перед сердитостью, какая почудилась в вопросе секретаря горкома.

Сделав два быстрых шага к забойщику, Куропавин, испытывая приливно усилившиеся горячительность и нервозность в груди, заговорил:

— А вы не замечали, как получаются отпалы — лучше, хуже? — если рудный пласт идет более влажный. Замечали?

— Ну! — односложно и утвердительно отсек бригадир. Куропавин мельком отметил уже, что он, как всякий бергал, был скуп на слова.

— Что «ну»? Замечали или нет?

— Ну!

— Так что — хуже или как?..

— Знамо, хуже, мокро дык… — невозмутимо ответствовал тот.

Разволновавшись и от этого «перестрельного» разговора с бригадиром и от бередившей теперь сознание мысли, еще как бы путавшейся в шелухе, — все это раздражало, мешало сосредоточиться, — Куропавин вновь отыскал в сумраке синевшие глаза Пяткова.

— Значит, на нижних горизонтах идет значительно мокрее руда? Так понимаю?

— Во много раз. Не сравнить…

— Так слушай, сынок! — Куропавин, не заметив во взволнованности, что опять назвал так Пяткова, заговорил, сдерживаясь, крепясь, однако слова, фразы наливались напорной силой: — А если от этого все? Отсыревают запалы? Неполное сгорание?.. Ведь может? Может, спрашиваю?! — И заметил возвращавшегося Шибаева. — Так есть Петр Кузьмич?

— Пока нету. Попросил, чтоб разыскали.

…Часа через два, уже в горком, позвонил Косачев; поздравив его с возвращением из Крутоусовки, с новым рекордом — «Будем, будем чествовать», — Куропавин хотел объяснить, рассказать о пришедшем выводе, но бурщик перебил:

— Дык чё уж, не перемаслить — оно тоже не резон!.. А на одиннадцатом рассказали! Кажись, правильно выходит: сырость! Оно и не срабатывает вовсю.

— Так что надо делать, Петр Кузьмич?

— Што? Вон послали ужо, проверим-от!.. Утром в аптеку наведался, лекарства кой-какие надо… Так-от видел, резиновые напальчники лежат. Вот и спробуем!

— Напальчники?

— А чё ж, бывало! Не гнушались-от. Отпалим — дык поглядим…

…Куропавин допоздна сидел в кабинете с работниками аппарата: подбивали дневные итоги работы. Звонок мелодично и негромко прервал Куропавина, как раз и подумавшего в эту самую секунду, что отпалку ночная смена на одиннадцатом горизонте должна уже произвести, пора бы и сообщить, что там; поднявший трубку заворготделом передал ее Куропавину, пояснил: «Сиразутдинов!»

— Что там у вас?

— Неожиданно, товарищ Куропавин! Отпалы идеальные — до пятаков!

Холодок потек по жилам загустелым соком-живицей к ногам Куропавина, и он, стараясь взять себя в руки, сладить с нежданной дрожью, молчал, а Сиразутдинов, возможно расценив молчание секретаря горкома как понуждение услышать от него подробности, волнуясь, пояснял, как опять досконально забуривали, сверяли схемы, расчеты, как увязывали капсюли-детонаторы в «резиновую одежу» — в напальчники.

— Только в аптеке напальчников оказалось немного… Что после делать? — тревога прозвучала в голосе Сиразутдинова..

Попрощавшись с ним, наказав передать спасибо Косачеву, Куропавин попросил соединить его со Шрейдером, управляющим аптеками, старым, седым человеком.

— Вы-то мне и нужны, Исай Борисович! Много на базе резиновых напальчников? Можете сказать?

Видно, недоумевая от такого интереса со стороны секретаря горкома, тот протянул неуверенно: