Дробь

Выйдя на улицу, я направился в сторону кирпичных пятиэтажек. Добравшись до них, я пытался войти в любой подъезд, звоня посреди ночи в квартиры, я мямля что–то в домофон. В пару подъездов мне все–таки удалось попасть, где, добравшись до пятого этажа, я пытался попасть на чердак, на котором я мог бы беспрепятственно отоспаться, не мешая жителям квартир, однако все чердаки во всех подъездах были заперты на замки, а рядом красовались надписи типа «ключ от чердака в квартире номер N». В итоге я забрел в какой–то подъезд со сломанной дверью, добрался до пятого этажа, собрав всю известку со стен на пальто, и улегся спать на огромном ящике с песком внутри на случай пожара.

Перед глазами все вращалось, мелькали картинки, кулаки, головы, танцующие тела, рвота, пьяный мужик из машины, ступени, лицо вахтерши, лицо Казимира, асфальт, грязь, кровь, расцарапанные ладони, коньяк, лица девушек, тела девушек. Я уснул.

В квартире напротив моего иссушенного алкоголем тела кто–то активно собирался на работу или учебу, топал пятками, скрипел половицами, гремел посудой и принимал душ. Я еле разлепил глаза.

Мое тельце свернулось в плотный калачик на ящике, спина жутко ныла от таких спартанских условий, орнамент поверхности ящика отпечатался на моей щеке, во рту прописался стойкий привкус дерьма, приправленного рвотой и внутренним пост–алкогольным гниением, руки дрожали, в голове нойз–ансамбль устроил бенефис, а в промежутке между глоткой и кишечником все ходило ходуном и грозило вырваться наружу. Полная голова говна, полный желудок сока, полные вены алкоголя, при этом чувствовал я себя жутко опустошенным. И грязным. Я даже не знаю насколько грязно я себя чувствовал, это, наверное, где–то на уровне актрис копро порно по типу «scat», ощущение тотальной аморальности и ублюдства, будто мне накануне напихали полон рот хуев до самой глотки, обмазали спермой и дерьмом, посмеялись от души и бросили на пятом этаже каких–то блядских гадюшников. Удивительно, но телефон лежал по–прежнему в кармане, за ночь никто не копался в моей одежде.

Я привстал, вставил себе пару хлестких пощечин, чтобы прийти в себя. Это не помогло. Я встал, все плыло и ехало, ноги косило, я был еще очень пьян, самое мерзкое, убогое состояние. Когда ты еще пьян в говно, но при этом похмельный синдром уже в разгаре, и тебя хуярит с двух фронтов, а–ля двойное проникновение.

Пора было сваливать из подъезда, дабы не нарваться на праведный гнев жителей квартир. Я медленно спускался по этажам, сдерживая рвотные позывы, пять этажей казались бесконечными.

На улице меня встретил мерзкий моросящий дождик, из тех, которые не сильно ощутимы, но при этом неимоверно раздражают своими мелким точкованием. Меня трясло от сырости и холода. Я двигался вдоль дороги, куда–то в центр города, ближайшим чекпоинтом для меня был – автовокзал, там я мог посидеть на скамейках в тепле, обсохнуть, прийти в себя, ходить в туалет и узнать точное время на часах с расписанием рейсов. До вокзала было минут 40 пешего хода. Минут через 10 я насквозь промок, дрожал и стучал зубами. Хотя был и плюс, я несколько раз, незаметно для прохожих и проезжающих, открывал рот и вылавливал влагу ртом, тем самым слегка облегчив свой абстинентный синдром, помимо этого я смог обтереть свое пальто от известки и пыли, собранных в подъезде, ну и умылся по ходу.

Лицо побаливало, особенно затылок гудел. Хотя я, по всей видимости, не опух, по крайней мере, в отражении витрин магазина я не увидел ни синяков, ни шишек.

Все это усугубляло мое положение, с мелочью в кармане, севшим телефоном, обезвоженным и задестроенным организмом, больной головой, побоями и прочей экзистенциальной шелухой я чувствовал себя мразью, не знал, что дальше делать и какие планы выстраивать.

Добравшись до автовокзала, я узнал, что времени было 9 утра, я насчитал мелочи на вокзальный туалет, расплатился с толстой унывающей женщиной на кассе, разгадывающей судоку, протиснулся в кабинку, и практически уснул там, решив просто закрыть глаза на мгновение. Я бы и вырубился там, если бы с той стороны двери периодически не дергали ручку.

Очистив организм от набившихся в него шлаков, умыв лицо холодной водой, заодно жадно напившись хлора из–под крана, я взглянул на себя в зеркало. Все было уже не так плачевно как с утра, по крайней мере, я мог претендовать на спокойное времяпрепровождение на вокзале, без угрозы изгнания охранниками, на бомжа я перестал быть похожим.

Я выбрался из уборной и задремал на креслах в зале ожидания. Проснулся часов в 11. Меня никто не тревожил и не трогал, чувствовал я себя на порядок лучше. Голова соображала несколько менее хаотично (более лучше). Я наметил план действий, встал, неуверенной походкой двинул на улицу. Дождь уже прекратился.

Я стоял возле домофона и вызванивал парня по имени Тор, аптечный ковбой, знавший, что делать в подобных ситуациях, как избавиться от рвотных позывов, оживить организм и заставить голову работать. Он алекнул, понял кто на проводе, я вкратце объяснил ему свое состояние, он рассмеялся и сказал, что выйдет через 10 минут. Вышел через 5, и мы двинули к магазину, поскольку у обоих желудки сворачивались в узлы от голода.

Он был то ли с похмелья, то ли на отходняках, но выглядел не менее убого, чем я. Мы завернули в универсам, купили школьные булки по 11 рублей и пакеты с кефиром по 18. Вынырнули на улицу и присели на поребрик aka бордюр возле универсама. Пили кисломолочный продукт «снежок» из бумажных пакетов. Холодный и густой, белый сладкий кефир сползал по глотке в желудок и растекался по внутренностям, убивая засуху в глотке. Народ сновал вокруг туда–сюда, торопился на работы–учебы–дома, мы пили «снежок», нам было плохо, но все же лучше чем им.

Странный парень, очень странный, прозвище свое – Тор – получивший за то, что всегда носил с собой красный аварийный молоток, вырванный из маршрутки. Во времена бурной нашей молодости мы жили в одном дворе на отшибе города: полусело, деревянные частично благоустроенные двухэтажные бараки, сходки гопоты на летних кухнях. Мы брили друг друга под 3мм, иногда оставляя уебищные челки, слушали пурген и коррозию металла, гоняли в спортивных костюмах и пиздили ребят с соседских домов. Ужратые паленой водкой по 25рублей за 0,5 литра, мы ходили на убогие дискотеки, где догонялись охотой крепкой или волгой янтарной, сосались со стремными телками, у которых изо рта несло бензином, поскольку на нашем селе молодежь поголовно пыжала горючую смесь из пакетов — сливали с машин и разливали по полиэтиленовым 20копеечным пакетам. И мы постоянно ввязывались в драки, пиздили даже взрослых мужиков за 30, за 40 лет, хуярили толпой, пока человек не терял сознание, добивали штакетниками от заборов, плавили кастеты из свинца, выковырянного из аккумуляторов. Но Тор сделал креативнее – оторвал аварийный молоточек в маршрутке и всегда заправлял его в спортивки или джинсы, в драке пиздил всех по коленям или по челюсти, ребята его побаивались, отмороженный и конченный, отца своего не видел никогда, мать – алкоголичка, старший брат – алкаш, отслуживший в одной из горячих точек снайпером, и отмечавший свой дембель уже лет 15 беспрерывно. Тор был предоставлен сам себе, самоутверждался как мог.