Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

До утра Екатерина Михайловна пробыла у Зоси. Спать, естественно, не спали — перемывали хэбэковских мужиков: кто какой, кто чего стоит, на что способен и тэ дэ и тэ пэ. Жарили куски хлеба на маргарине, посыпали их солью и ели. Про сон, слава богу, Екатерина Михайловна маленечко забывала, сердце ее входило в норму. А днем, когда она заскочила по какому-то случаю к себе домой и обнаружила в почтовом ящике перевод от родителей на пятьсот рублей, и вообще идеально застучало, точно японские часы на транзисторах последней марки.

Екатерина Михайловна иногда поглядывала, стоя у окна, на очередь, к великому ее сожалению, она двигалась медленно, в Москве в универмаге «Москва» за женскими сапогами и то скорее проскакивает. Мысль о сапогах заставила ее подумать вот о чем: сейчас конец весны, дело к лету, как раз сапоги покупать — дешевле могут обойтись, значительно причем, с рук, конечно, и чаще на них в магазине наскочишь — таков у нас принцип торговли, летние вещи продают зимой, а зимние — летом. По пословице: заготавливай сани летом. Екатерина Михайловна, как бывший бухгалтер и спец по данной профессии, — техникум-то она окончила, с отличием даже — не шики-брики вам, бухгалтер по всем статьям! — прикинула в уме, как у нее обстоит дело с «валютой», и пришла к выводу, что она еще кроме сапог может себе позволить приобрести велюровый пиджак, который входит в моду, импортную джинсовую юбку, ну и еще кое-чего по мелочи. А вообще, приструнила себя Екатерина Михайловна, нужно учиться жить экономно. И еще она подумала вот о чем: не мешало бы ей подрасколоть Сержа, ходить ходит, желание свое утоляет, а вот… Бедный будущий актерик, как ей, Екатерине Михайловне, его жалко! И все равно не мешает ему о том намекнуть: в конце же концов мужчиной быть надо! Вон Зосин Коля нет-нет да и подбрасывает ей хоть на те же женские «нужды», которые зарождаются от тех же мужчин. А чего кривить душой, пусть правду-матку знают. А то как к женщине липнуть, песни ей соловьиные петь, так давай, а только узнает, что женщина в больницу пошла, так в кусты, более того, краснота на лице вспыхивает: зачем же об этом вслух — тише, тише! А каково в больнице женщине на всю Европу кричать! Вот как раз за муки те, за терпение и следует брать мужика за горло: пусть хоть материально поддерживает, кашу ел — плати, любимый мой!

Екатерина Михайловна встряхнула себя: чего это она вдруг об этом?! Во, шарики-ролики да белые кролики у нее, небось, не туда заехали. И тут пронзило ее: неуж снова, а? Ванька Чухлов ни при чем, тотчас прикинула Екатерина Михайловна, он был у нее совсем недавно. Серж? Серж — да. Екатерина Михайловна опять мысленно этак по-бухгалтерски на счетах — щ-щелк, щ-щелк. Ага, так. Не-а, не должно еще. Вот дура, ругнула она себя, вот чертополоха! И чего, спрашивается, сразу в панику?! Это все сон на нее, он, мерзавец пакостный.

Екатерина Михайловна бросила взгляд на очередь — нет, не дождется она, видимо, своего часа. Не почта — испыталовка на нервы. Вечно, пока достоишься — весь компот вытекает, все соки из тебя выжимаются. Она повернулась к окну, посмотрела в него. Отсюда видно, как заходят в почтовое отделение. Какие все-таки они разные, люди, подумала Екатерина Михайловна, один одного и близко не напоминает. И тут ей неожиданно показалось, что идет знакомый человек. Погоди! Кто бы то мог быть? Но лицо его все же знакомо. И Екатерина Михайловна набралась терпения, стала ждать — сейчас войдет сюда тот мужчина.

Ба-а-а! — едва не воскликнула она, вовремя сдержала себя. Да это же Андрей Николаевич Спирин, их бывший художественный руководитель! Сколько лет, сколько зим! Где же это он, любимый, пропадал, а?! А он изменился, уже не тем кругленьким-пухленьким, вежливым-ласковым предстал, наоборот, грубоватым и озабоченным. Екатерина Михайловна моментально все это приметила своим опытным взором.

— Ну, здравствуйте, Андрей Николаевич! — Она почти артистично подкатила к нему и протянула свою маленькую изящную ручку.

Тот, по-видимому, не ожидал подобного выпада, заметно стало, как он немного подрастерялся.

— Здра-авствуйте! — протяжно проговорил Спирин, но руку, как делал он это раньше, не поцеловал, возможно, оттого, что почувствовал: на них тотчас многие обратили внимание. Здесь не та публика, чтоб рисоваться у нее на глазах. Но этого очень хотела Екатерина Михайловна. Она не отнимала руки, более того, сама как бы приподнимала ее: ну целуйте же, целуйте, Андрей Николаевич, у вас это прекрасно получается!

— Я вас не знаю. Кто вы? — вопросительно посмотрел на нее Спирин.

— Вы? Меня не узнаете?

— Не узнаю.

— А Кирпили наши помните еще?

— Кирпили? Кирпили… Кирпили… А-а, да, — спохватился Андрей Николаевич. — Имел счастье там когда-то работать. А вы кто?

— Катя Прокина. Екатерина Михайловна Прокина, — назвала себя Екатерина Михайловна.

— Катя… Катя… Не помню что-то. Забыл. Так всего много разного: дороги, люди… В общем, извините, не помню вас.

— Ну как же, ну как же, Андрей Николаевич, мы же еще с вами, ну, целовались! Неужели позабыли?

пропела неожиданно Екатерина Михайловна. — Вы в спектакле гармониста играли, тракториста Алешу, а я — звеньевую, помните?

На них уставились все пристально — любопытных не счесть, как мух на клейкой пленке, которая обычно в каком-нибудь гастрономе или же в столовой.

Спирин пожал плечами:

— Убей меня бог, вас не помню.

— А это:

Спирин снова пожал плечами. Ему, похоже, не нравился подобный выпад со стороны Екатерины Михайловны, и он решал, как ему выйти из дурацкого положения.

— Алеша, Алеша вы были, а я — звеньевая! — почти выкрикивала Екатерина Михайловна.

Сбоку заговорили, загомонили, кто-то в очереди прыснул.

Екатерина Михайловна зло посмотрела на стоявших рядом — чего вытаращились, чего рты поразевали, фуфлаки этакие, не видите, что ли, она человека знакомого встретила, а он ее не признает никак, мучается, бедолага, голову ломает, а не вспомнит. Ничего, сейчас она ему еще кое что подбросит.

— Значит, не узнали меня?

— Не узнал.

— Хорошо. Тогда вот что скажите, Андрей Николаевич: коль меня не признаете, может, Веру Оглоблину вспомните, как вы с ней миловались, а? Прокша на пахоте, а вы, Андрей Николаевич, в его доме уже, с женой в «жмурки» под одеялом. Было такое? Ну скажите, только честно, было?

Спирин едва на ногах удержался. Непонятно даже, как удалось ему это. Вот так встретили на почте! А Катька Прокина как была дура, дурой и осталась, подумалось Спирину. А еще председателя сельсовета дочь, э-эх!