Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

— Кхе-кхе, — покашливал дед Матвей, как бы напоминая о себе. Он ожидал: поднесут еще, ан того не происходило. — Кхе-кхе, — опять сигналил.

Ну и докхекался, конечно, пока тетка Ульяна не подковырнула его.

— А тебе больше не положено, — сказала она, явно намекая, чего именно.

— Почему так? — изумился дед Матвей.

— А потому, — и тетка Ульяна выдала такое, от чего и дед Матвей, и сидящие за столом вздрогнули.

— Да, да, — подтвердила тетка Ульяна, — оттого и не положено.

— Кхе-кхе. Позволь, на каком основании? Я-то, Ульяна, при чем?

— Я тебе, кажется, объяснила, повторять тыщу раз не собираюсь, понял?

Дед Матвей потряс бородой:

— Я же тебе сколь раз, Ульяна, объяснял: не я, не я, жена моя, Анисья. Она мне дала такую указку.

— А ты бы, Матвей, не ехал.

— Знал бы, где упасть, соломку бы подостлал. Кхе-кхе.

— Ты знал, — стояла на своем тетка Ульяна, — только теперь юлой юлишь, от ответа уходишь.

А речь вот о чем шла. Тот пожар случился вскоре после отъезда деда Матвея в Сибирь. Вместо него участковым стал Кондрат-Бумажка. Он-то, кто помнил, Евдокию и подвел под суд; толком не разобрался тогда, а может, и не хотел того делать, для него, чем больше осужденных, тем выше слава. А слава и в самом деле Кондрата-Бумажку не обошла, только имела она оборотную сторону. Вот такое дело. При чем дед Матвей? А при том, подчеркивала тетка Ульяна, если бы он не уехал из Кирпилей, Кондрат-Бумажка участковым бы не стал, а коль так, возможно, печального эпизода в жизни Евдокии и не произошло бы…

Но чуть погодя тетка Ульяна поднесла сама деду Матвею, подчеркнув: не будь выскочкой и не труби в трубу раньше времени, всему свой срок, пришла пора родиться — родился, пришла пора влюбиться — влюбился, пришла пора рожать детей — рожай, смерть наступила — поднимай руки и одновременно благодари жизнь, что все-таки не обошла стороной, дала тебе редчайшую возможность увидеть белый свет, подышать чудотворным воздухом.

Выпив, дед Матвей удовлетворенно крякнул и в какой раз повторил:

— Пусть рабе божией Евдокии земля будет пухом.

Тетка Ульяна не смолчала и тут:

— Еще маленечко, Матвей, и, предчувствую, ты в Христоса превратишься. У тебя, между прочим, и обличье, как у Христоса.

— Кхе-кхе!..

Смеяться нельзя было — не тот случай, а улыбка выпирала наружу. Ну как ее сдержишь, когда говорят такое!

Тетка Ульяна, похоже, это почувствовала, утихла.

И снова пошли разговоры о покойной Евдокии.

Часа в четыре вечера поминки завершились. Тетка Ульяна помогла женщинам убрать со стола, помыть посуду и тогда только отправилась домой.

Она уже подходила к калитке — ее догнала Зинуля:

— Я к вам, Ульяна Викторовна.

— Ко мне? Чего?

— Просто.

— А-а, просто. Пожалуйста. Пожалуйста. — Помолчав, тетка Ульяна затем предложила посидеть на лавочке. — Как на работе?

— Хорошо, — кивнула Зинуля.

— В молодости я тоже была телятницей, — вспомнила тетка Ульяна. И она рассказала, как однажды переживала, когда у нее заболел и вскоре издох маленький теленок. Хорошенький такой был, лупоглазый, с белым пятнышком на лбу, чисто домашней породы. Она его Белолобым и назвала. Белолобый! Белолобый! Он заболел, она от него не отходила, делала все, чтобы вылечить. Но пришел ветеринар и сказал: телок издохнет, не будет жить. Тетка Ульяна не находила места — так ей жалко сделалось Белолобого. Ветеринара вообще за жестокого и нечеловечного посчитала. И телок все-таки издох, ветеринар прав оказался.

— У вас падежа сейчас не должно быть, — заметила тетка Ульяна.

— А у нас, считайте, его и нет, — сообщила Зинуля. — До меня, сказывали, такое произошло, так и то теленочка бык забодал.

— Бык? Как же это случилось?

— Не знаю.

— Хорошо, где пастух был в то время или скотник, как его теперь называют?

— Скотник.

— Вот, где же был скотник, что до такого допустил?

Зинуля пожала плечами — это до нее произошло, ей рассказывали.

— А-а.

Тетка Ульяна подняла голову — мимо шла вдова Прокина, на ней были черный платок, черные чулки. Она поздоровалась.

— Бедная, — посочувствовала вслед той Зинуля.

Тетка Ульяна ничего не сказала, проводила лишь Прокину взглядом.

Зинуля снова оживилась:

— А верно сказывают, что Ванька ваш собирается в город переезжать? К Катьке Прокиной, да?

— С чего ты взяла? — удивленно посмотрела на нее тетка Ульяна.

— Отчего я? Люди говорят.

— А ты, Зинуля, меньше их слушай, люди могут такого наговорить, такого наговорить, на аршин не натянешь.

Девчонка виновато потупилась:

— Извините, Ульяна Викторовна.

— Чего там, — махнула та, — бывает. — Но сама задумалась — приходила же к ним Катерина, вызывала зачем-то племяша, а тот с ней куда-то прохаживался, в костюме новом причем. До чего договорились, к какому решению пришли? — вопросы эти тетку Ульяну все время беспокоили. Катька Прокина еще уведет из-под носа племяша, другая бы увела, тетка Ульяна рада бы радешенька, сколько же Ванюхе в холостых, пора обзавестись и семьей и детишками. Нет, не допустит она, чтоб племяш достался Катьке, Катька не заслуживает того. Довольно, она от него отреклась один раз, второго не будет, тетка Ульяна все сделает, чтобы поставить преграды.

Она этак покосилась на Зинулю:

— А чего это ты вдруг про моего Ивана заговорила, что он к Катьке Прокиной будто бы уезжать собирается, а? Скажи мне, на божью милость, ответь. Не ревновать, случаем, его вздумала, а?

— С-с-сморозили такое, Ульяна Викторовна. — Зинуля неожиданно и заикаться стала. — Я п-просто. Разговор на ферме слышала, девчата меж собой г-говорили.

Э-э, подумала тетка Ульяна, тут дело нечистое. Но больше не стала подчеркивать — ее напугало, что у Зинули начались заики. Не дай бог, все вернется!

Тетка Ульяна поменяла тему, заговорила о том, будто по Кирпилям прошел слух, что на место председателя сельсовета прочат Татьяну Меринову, которая в свое время уезжала в город, там закончила институт, вступила в партию, потом вернулась и вышла замуж за местного механика Жорку Малыгина; сейчас Меринова в школе завуч.

Зинуля слушала и согласно кивала.

— И тебе бы, — подытожила тетка Ульяна, — вот так: уехать, выучиться и вернуться в Кирпили ученой. Мужиками командовала бы.

— Не-ет, — сказала Зинуля серьезно, — я от отца никуда, он без меня пропадет.

— Не пропадет, — возразила тетка Ульяна. — Он в работе весь.

— Верно — в работе. А после каково ему?

— Ну что, у него никакого занятия?

— И все равно он без меня пропадет, — стояла на своем Зинуля.

Тетка Ульяна не стала больше спорить, тоже поддакнула:

— Эт точно, мужик без бабы, что прялка без колеса. Мужика обихаживать, как свое хозяйство держать. А он еще и твой отец, Зинуля.