Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

— Да, да. Он у меня хороший. Он мне на день рождения красивое платье подарил.

— Красивое, красивое. Я видела его.

Зинуля вскоре ушла.

Тетка Ульяна, войдя в дом, принялась готовить себе и племяшу ужин. Прибежит сейчас, думала она о Ваньке, задыхаясь, тут же есть попросит, будто их там и не кормят. Надо будет поварихе выговор сделать, надоумить ее, дабы мужиков кормила получше, а то спасу нет, племяш после работы за горло, так голоден. Вот что значит физически потрудиться, требуется постоянное подкрепление сил — давай, давай и давай!

Она, кстати, очень довольна, что племяш перешел в колхоз. Она понимала, конечно, отчего тот хотел в совхоз, но от своих людей отворачиваться нельзя. Виноват, к примеру, не виноват, людям всегда нужно смотреть открыто в глаза, люди есть люди и, если ты честен, если порядочен, тебя они поймут и примут. Так, по крайней мере, понимала сама тетка Ульяна.

Однажды у нее был случай — ни за что ни про что ее обидели, но она не замкнулась, не отошла от людей, и тому была рада, в этом тоже необходимо проявить характер. Племяш, похоже, проявил его.

Днями тетка Ульяна увиделась с Кашириным, заговорила с ним:

«Ну что, Афанасий Львович, про моего Ваньку скажешь, плохое, хорошее ли, есть у тебя думка про него?»

«Дело покажет, Ульяна Викторовна, дело. Но худого пока о нем ничего, работать умеет, отношение с людьми добрые, а это главное».

«Понятно, Афанасий Львович. У меня все, спасибо за лестный отзыв».

Тут-то Каширин и подметь:

«Женить вам, Ульяна Викторовна, его надо. Холостяцкая жизнь — трясина, затягивает так, не вырваться потом из нее».

Тетка Ульяна в ответ безысходно показала головой:

«Коль бы замуж собралась, наверное, и то скорее мужа себе сыскала, нежели мой племяш невесту. От Бес! От Бес!»

Каширин улыбнулся:

«Ничего, ничего, Ульяна Викторовна, мы вот кирпичный завод соорудим — всем колхозом Ивану Ивановичу невесту искать начнем. Без невесты не оставим его».

Тут тетка Ульяна немного подыграла председателю:

«Раз будете это делать, Афанасий Львович, постарайтесь не ударить лицом в грязь».

«В каком смысле?»

«В самом прямом».

«А именно».

«Ну, невесту ему хорошую, чтоб потом за него краснеть не пришлось».

«А-а, постараемся, постараемся, Ульяна Викторовна, это уже дело чести».

«И еще, — добавила тетка Ульяна, — чтоб невеста была не со стороны, а местная, кирпилинская, чтоб Беса моего к колхозу привязать».

«Э-э, хитро, хитро, — помахал пальцем Каширин, — тут ты, Ульяна Викторовна, желаешь сразу два зайца: и чтоб твоему Ивану Ивановичу невеста, и о себе не забыла».

«Как это?» — не поняв, переспросила тетка Ульяна.

«Очень просто, — объяснил Каширин. — Невеста своя будет, кирпилинская, значит, Иван никуда не уедет, так?»

«Так».

«А коль Иван не уедет, где останется, а?»

«Как — где? Дома».

«Правильно. Разумно. Идем теперь дальше. А коль дома, значит, при тебе, Ульяна Викторовна. А при тебе, Ульяна Викторовна, значит, твоя старость обеспечена, тебе за нее волноваться не надо, — племяш присмотрит, а там, глядишь, появятся внуки — внуки станут ухаживать. Как, а? Или же ошибся, что на это скажешь, Ульяна Викторовна?».

Та повела смущенно бровями:

«А тебя, Афанасий Львович, на бочке, посмотрю, не объедешь, заметишь и тотчас снимешь».

«Снимать не ставить, рушить не строить».

«От бес! От бес!» — покачала головой тетка Ульяна.

Через час примчался и племяш.

— Теть Уль, теть Уль, есть хочу! — запросил он еще с порога.

— Ну вот, — пробурчала тетка Ульяна, — так и знала, что прибежишь и, как тот птенец в гнезде, рот раскроешь — давай, давай скорее, не могу! Ну, погоди, повариха, доберутся до тебя мои рученьки, страдать от них будешь! Вас что, кормят там плохо или совсем не кормят?

— Кормят, почему же.

— Чего ж домой голодным приходишь?

— Голодным? Не-ет, теть Уль, я не голодный, я просто есть хочу.

— Во-о, сказанул, он не голодный, он просто есть хочет. А какая разница?

— Теть Уль, — взмолился Ванька, — ты что-то много рассуждать стала. Давай быстрее, а?

— С таким поведешься, и не того наберешься.

— А чего от меня ты набралась?

— Чего, чего… — передразнила племяша тетка Ульяна. — Ума трескучего!

Ванька сидел и уплетал рисовую кашу с мясом, только уши ходили, как у поросеночка трехмесячного.

— Ешь, ешь, — заметила тетка Ульяна и шутливо добавила: — К осени заколем.

— Меня?

— Тебя.

— Не выйдет.

— Почему.

— Не дамся.

— А мы и спрашивать тебя не будем. Свинья, к примеру, тоже бы не хотела, однако с ней почему-то не советуются.

— Так то свинья, теть Уль, — привел веский довод племяш, — а я все-таки человек.

Тетка Ульяна хмыкнула:

— Ну, коль не свинья, а человек, так, пожалуйста, и будь человеком.

Ванька есть перестал:

— Что такое, теть Уль? Что за тонкий намек на толстые обстоятельства?

— А никакого намека, имеется прямое замечание: что ж ты перед Зинулей до сих пор не извинился.

— Я? Кто сказал тебе это?

— Дед Капто.

— Нет, я серьезно.

— А никто, сама чувствую.

Ванька этак удивленно поцокал:

— Ну-у, теть Уль, если мы будем все так, то, похоже, далеко пойдем.

— Ты что хочешь тем сказать? Уже переговорил с Зинулей? Извинился перед ней?

— И поговорил, и извинился. — Ванька опять принялся есть. — Да будет известно тебе, Зинуля давно на меня не обижается.

— Все верно, — подытожила тетка Ульяна. — Она сразу заявила: ты больной. А на больных, ты помнишь, врач не обижается.

Ванька и рот открыл:

— Ну, теть Уль, ты мне, гляжу, и есть не дашь. А еще хуже, подавлюсь за столом.

— Ладно, ешь, ешь, молчу.

— Нет, ты, теть Уль, говори, ты мне не мешаешь, только вот не шути больше так, хорошо?

— Не буду. — Тетка Ульяна прошла от стола к печке, и опять вернулась к столу: — Что я хотела? А-а, да. Тебе еще риса подложить?

— Ага, — согласился Ванька.

— Давай тарелку. — Тетка Ульяна открыла крышку кастрюли и набросила рисовой каши. — Может, еще и мяса?

— Ага, и мяса.

Тетка Ульяна добавила племяшу и мяса.

— Я что-то кормлю, кормлю, а у тебя все равно кожа да кости. Можно сказать бесполезно корм перевожу.

Ванька опять прыснул:

— Нет, ей-богу, теть Уль, ты нынче в ударе. Что с тобой? Ты малость выпила, что ли?

— Выпила. Забыл, что ли, какой день нынче? Сороковины у Переваловых. Евдокию поминали.

— Как быстро время летит. Кажется, недавно ее хоронили, я для нее яму копал, гроб с ней на плечах нес, а уже сорок дней. Ээ-эх! — покачал Ванька головой. — Дни-денечки, летите вы, голубочки!

— Вот так, представь, Ванюх, и у всех: не успели оглянуться, а уж жизнь на исходе. И я жить не жила, а семьдесят годов нажила, во, богатство какое! Богатство ведь?

— Наверное.