Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Катенька вопросительно посмотрела на Зинулю:

— А ты? Что ты ответишь?

— Я? — Зинуля раздумывала. — Ко мне нынче обещал Ваня приехать; я ждать его буду.

— М-г-да, — Катенька почесала пальцем в затылке, — я, между прочим, тоже никогда не была в ресторане.

— Вот и побываешь, — обрадованно подчеркнула Алевтина.

— В ресторане музыка хорошая, говорят, — проинформировала Валентина Григорьевна. — И певица как будто есть. Котя сказывал.

Катенька помедлила:

— А может, Ваня твой не приедет?

— Приедет. Раз обещал — не обманет, я его знаю.

— Ну хорошо, я согласна.

Когда девчата уходили, Катенька подошла к Зинуле:

— Вдруг Ваня не приедет — приходи в ресторан, будем ждать.

— Приедет, приедет, — поспешила заверить Зинуля.

— Я на всякий случай говорю. Будешь если идти, платье в горошек одень, оно к лицу тебе.

— Больно старое, — возразила Зинуля, будто уже собиралась.

— Ты выгладь его хорошо — и сойдет.

Зинуля кивнула:

— Ладно, выглажу. — Сказала так, лишь бы не приставали.

Она осталась одна. Какое-то время сидела неподвижно, точно не знала, что делать. Потом поднялась, взяла тетради и стала читать свои записи.

Учеба давалась ей трудно. Еще бы! Такой разрыв был — не читала, не писала ничего, сплошной туман на нее нашел — и все. Теперь догонять приходится. А самое страшное — ждать и догонять. Вот она сказала девчонкам: ждет Ваню. А он и не обещал, она просто сказала, чтоб в ресторан не идти — лучше тетради просмотрит, глядишь, чего-то в голове и зацепится, и работать тогда ей легче будет. Так вот Ваня и не обещал к ней приехать, а она его все равно ожидает. Она всю жизнь Ваню ожидает.

И все же у него переменилось к ней отношение, и это Зинулю радовало. Он просто занят, он сейчас много работает, потому не может приехать. Но однажды он все-таки появится и скажет ей, вернее, предложит выйти за него замуж. Она помолчит, для приличия, конечно, и ответит: согласна, Ваня.

Зинуля закрыла глаза, задумалась.

Вспомнился вдруг отец. Ей его жалко, один, бедный, остался там. Ну ничего, закончит она учебу, вернется, все хорошо будет. И заживут тогда они хорошо. Все же теперь им легче, отцу особенно — дочь помогает, не то что он один и один был.

Вспомнила Зинуля и про ветврача Коростылеву, и про Алевтину, напарницу по работе. Она им благодарна — душевные они люди, простые, не сравнить, во всяком случае, с этой Алевтиной, с которой в общежитии живет. Эта грубая, бесцеремонная, как мужик, одним словом, ей бы брюки и папиросу в зубы — в самый раз.

Зинуля вздохнула.

Бежит время, неумолимо быстро бежит. Она и не заметила, как вытянулась, стала взрослой. Как будто не было ни детства, ни юности. Да, непростая выпала ей жизнь, совсем непростая, одно за другим подсовывала испытания, и одно другого суровее. Но Зинуля понимает: такова судьба, кому что на роду написано, тому то и переносить. Она вот терпеливо и переносит.

Зинуля все выдержит — только бы знать: загорится впереди и для нее долгожданный свет и она на него выбудет. Вот что главное, вот тот смысл, ради чего она живет.

В дверь вдруг кто-то постучал.

Зинуля вздрогнула: неужели Ваня? Но тотчас одернула себя: глупая, ох и глупая! Не может сейчас он к ней приехать, он работает, он очень занят, в поле и в поле — не до свиданий ему.

Зинуля отозвалась:

— Войдите.

Спрашивали Валентину Григорьевну. В дверях стоял моложавый парень, узкоплечий, прыщавый.

— А ее нет.

— Нет?

— Вы же видите.

— Да-да, вижу. Извините. — Парень постоял, помолчал. — Но она мне сказала прийти. Она мне в общежитии свидание назначила.

Зинуля растерялась:

— Какое свидание?

— Обыкновенное. Как девчонка с парнем встречается — такое.

— Но ведь у нее… — Зинуля хотела сказать, что у Валентины Григорьевны есть Котя, она уже занята, однако вовремя сдержала себя. — Вы знаете, — вывернулась она, — у нее вызов срочный, ее на практику в соседний колхоз отозвали.

Парень пожал плечами, постоял немного еще и вышел.

Ну и девка, подумала о Валентине Григорьевне Зинуля, оторви и выбрось. Вот такой, наверное, и надо быть, вдруг позавидовала она той, легче жить.

Зинуля и не заметила, как задремала. Сидела за столом, читала, и о-пп — склонила голову. Сладко, хорошо так, ничего более вроде бы и не надо.

Опомнилась она от человеческого голоса — в комнату вбежала Катенька, веселая, разудалая.

— Ты чего одна сидишь? А где Ванька твой? Нет? А я знала, уверена была — не приедет он. — И этаким повелевающим тоном: — Собирайся, со мной пойдешь!

— Куда? Зачем? — Зинуля с дремы ничего не понимала.

Катенька рубанула ладонью воздух:

— В ресторан! Я за тобой пришла!

— Ой-й, ой-й! — замахала руками Зинуля. — Только не туда, не хочу в ресторан!

— А я сказываю: пойдешь! — решительно возразила Катенька. — Не тяни кота за хвост, собирайся!

Она, оказывается, уже подвыпила и потому не походила на прежнюю Катеньку.

Зинуля было приподняла руку: нет, нет, но та и слушать ее не стала: велено — исполняй.

В ресторане было шумно, вовсю гремела музыка.

Катенька подвела Зинулю к столу и указала:

— Вот твое место, садись, — и сама села рядом.

Ни Валентины Григорьевны, ни Алевтины, ни Коти — они танцевали. Вскоре музыка затихла.

Первой к столу подошла Алевтина с каким-то молодым человеком. Сначала села Алевтина, потом молодой человек. Они о чем-то меж собой продолжали говорить, не замечая ни Катеньки, ни Зинули, будто их тут и не было. Следом показались Валентина Григорьевна и Котя.

— Тиш-ша, бабоньки, у нас гости!

За столом переглянулись — все свои, кажется.

Валентина Григорьевна покосилась на Зинулю:

— А это у нас кто, бабоньки? — И скомандовала решительно: — Налить! За гостью сейчас!

Алевтинин кавалер привстал, взял бутылку и разлил по рюмкам водку.

— Не пью, — в свою очередь приподнялась Зинуля.

— А ты и не пей, мы за тебя, — тут же нашлась Алевтина. — Как, согласны, девки? — обратилась она к Валентине Григорьевне и Катеньке.

Те кивнули: согласны, мол.

Дружно выпили.

Катенька подтолкнула после того Зинулю:

— Ты хоть ешь, в ресторан ведь пришла.

— Спасибо. — Зинуля взяла вилку, но есть не ела — все еще стеснялась, чувствовала как бы не в своей тарелке.

После того, как закусили, первой подала голос Валентина Григорьевна:

— Хорошо жить, правда, бабоньки?!

— Хорошо, — поддакнула Алевтина.

— А можно еще лучше, — вставил свое Котя.

На него удивленно посмотрели все.

— Хотите знать, как, да? А очень просто, — и тот объяснил.

Девчата тотчас рассмеялись: молодец, Котя, хороший шутник! С ним не соскучишься.

Алевтинин кавалер неожиданно опять привстал. Валентина Григорьевна решила: он еще собирается налить, попросила погодить маленько, пусть все отдохнут. Но тот, оказалось, надумал произнести речь.