Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

— Вы вот тут шутите, — и он глянул на Котю, — а я всерьез могу подсказать, как можно жить еще лучше. Хотите? — Он выдержал паузу. Судя по тому, как держался молодой человек на ногах, он был уже изрядно накачан. Да и слова-то выговаривал плохо.

За столом зашумели — выясняли, выслушивать его до конца или нет, скажет он что-то дельное или станет нести глупости.

— Тиш-ша, бабоньки! — приподнялась вдруг Валентина Григорьевна. — Я хочу музыку! Котя, Костенька, закажи мне музыку.

Алевтинин кавалер сел, вернее, его усадила Алевтина, этак резко дернула — и тот неуклюже плюхнулся на стул.

В это же время Котя встал и пошел к импровизированной сцене заказывать музыку. Оркестр был небольшой — трое музыкантов и певица. Музыканты были среднего возраста, а певица совсем еще юная. Волосы у нее распущены до плеч, а сама разодета как картинка — глаз не оторвешь. Платье у нее белое и до пят, и всякие на нем финтифлюшки. Котя сначала подошел к ней, о чем-то перешепнулся, затем обратился к музыканту, стоящему посередине. Что-то шепнул, и тому кроме того, сунул еще какую-то бумажку, скорее всего, деньги.

Через мгновение музыка заиграла, а девица надрывно запела:

Котя тотчас пригласил на танец Валентину Григорьевну, а молодой человек — Алевтину. За столом лишь сидели Катенька и Зинуля. Но вскоре подошли и к Катеньке. Та пожала плечами, однако танцевать не отказалась, пошла.

Зинуле в ресторане нравилось. Шумно только, подумала она. А может, в этом-то и вся прелесть, что шумно?

Катенька, танцуя, мигнула ей: мол, не скучай.

Зинуля и не скучала, она во все глаза рассматривала все вокруг, точно в музей какой-то попала. Никогда в жизни ей не доводилось бывать в ресторане, да еще в вечерний час, а тут — пожалуйста. Спасибо Катеньке, притащила ее сюда, теперь хоть посмотрит, как люди живут и веселятся, как отдыхают. Вот бы сюда ее Ванечку, пришла вдруг Зинуле идея, они бы тоже… Э-э, а танцевать-то она не может, не научилась. И бог с ним — просто бы посидели и отдохнули, как вот они сейчас — и она, и Катенька, и Алевтина…

— Можно вас?

Зинуля аж вздрогнула, так неожиданно прозвучал рядом чужой голос.

— Меня? Я-я н-не тан-нцую. — Ах ты мать честная, как она растерялась!

Парень, высокий, светловолосый, недоуменно посмотрел на нее:

— Вы не танцуете?

— Не танцую.

— Почему?

— Не научилась.

— Странно, — заметил парень. — Сейчас все танцуют, даже дети маленькие. Все умеют.

— А я-я н-не умею, — строго произнесла Зинуля.

— Вы что, сердитесь?

— Не сержусь. Я сказала вам: не танцую.

Парень выставил вперед руки:

— Понял, понял — не танцуете. — Но отходить не спешил, как бы на что-то еще надеялся. — Я вас сразу приметил, как вы вошли только. У вас платье красивое.

— У меня? — Зинуля чему-то про себя усмехнулась: — Вот у певицы да, у нее на самом деле красивое.

— Не-а, — не согласился с ней парень. — У вас все равно лучше.

— Ну хорошо, — не стала больше спорить Зинуля, — лучше так лучше. — И добавила: — Пригласите кого-нибудь еще — вам не откажут.

Зинуля потом замечала, как этот высокий светловолосый парень косился на нее, и думала: вот, скажет теперь, — бука какая-то, не потанцевать, не поговорить с ней. Ну и пусть, у нее есть Ванечка, а с Ванечкой она общий язык всегда найдет.

Вскоре к столу вернулись танцующие.

— Ты чего отказала парню? — тут как тут вступила в разговор с Зинулей Катенька. — Он что, не понравился тебе?

— Я танцевать не умею, — не стала юлить Зинуля.

— Серьезно? Научим.

— Научим! — поддакнула Алевтина.

— И не только танцевать, да? — Молодой человек самодовольно хохотнул — удачно ввернул, в самый раз! Валентина Григорьевна тут же на него шикнула:

— Тиш-ша, парень! — и пригрозила пальцем: — Зинулю нашу не трогай, глаза за нее выцарапаем!

— Ага, выцарапаем! — готовно подтвердила Алевтина. Но тотчас же придвинулась к молодому человеку и стала гладить его, точно мурку свою: — Он у нас хороший, он ласковый, правда? Ну скажи: правда?

Тот в ответ промычал что-то непонятное.

Он в этот вечер пытался еще и еще шутить, однако всякий раз его одергивала Валентина Григорьевна. Выходило, она была хозяйкой стола, хозяйкой компании.

И все же без неприятности не обошлось.

Слава богу, думала Зинуля, что произошло все это не из-за нее, а то бы она переживала потом, себе места бы не находила.

А случилось вот что. Все тот же молодой человек начал приставать к певице. Музыканты сначала его уговаривали, просили оставить девушку в покое — занимайся, мол, своим делом, а другим не мешай, пожалуйста, они работают. Но тот оказался настойчивым. Ну и допрыгался, пока не схлопотал. Хорошо еще, обошлось без милиции, а ведь могло быть и хуже.

Из ресторана их компания уже вышла с испорченным настроением. Больше всех, конечно, бесилась Валентина Григорьевна. Пришли как люди, выговаривала она, а уходим как последние негодяи.

— Брось ты его, — тыкала Валентина Григорьевна в молодого человека пальцем, обращаясь к Алевтине, — оставь. Не нужен тебе такой.

— Не-ет, — возражая, тянула подруга по комнате, — ну-ужен! — Она была больше пьяна, нежели Валентина Григорьевна. — Н-нужен! — кивала. — Он теперь мой, я его никому не отдам!

Катенька, слушая все это, смеялась, по-видимому, она впервые видела Алевтину в таком состоянии.

— Н-нужен-н!..

— Оставь ее в покое, — попросил Валентину Григорьевну Котя. — У нас свои дела, у нее свои. Пошли.

Молодой человек был Котин товарищ, они вместе работали. И Котя не хотел, чтобы тот подумал о нем плохо.

Но Алевтину с молодым человеком все же не оставили, Катенька и Зинуля силой привели ее в общежитие. Она, конечно, отбрыкивалась, не шла, и потому девчата понервничали, пока добились своего. Алевтина и в общежитии потом долго не успокаивалась, шебаршилась, иногда, забываясь как бы, нервно выкрикивала:

На более Алевтины не хватало, точно она не знала дальше слов.

Зато утром повела себя неузнаваемо — тише воды ниже травы. Лишь постанывала тонюсенько: ой-й, голова трещит!

— Пить меньше надо было, — дразнила Алевтину Катенька, посмеиваясь. У нее самой самочувствие не ахти, будто в каком-то вакууме. И тут же восклицала: — Ну и погуляли вчера, девочки! Никогда так не резвилась — не доводилось.

— Мне тоже. — Алевтина махнула рукой и вдруг приподнялась: — Я плохого ничего не сделала? Не хамила?

— Нет, нет, — успокоила подругу по комнате Зинуля.

Но Катенька возразила:

— Эге, еще как кренделя выбрасывала!

— Неужели?

— К молодому человеку приставала, замуж за него просилась.

— Я? — Алевтина приподнялась еще больше: — Да не может такого быть!