Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

— А не на работе?..

Она улыбнулась и ничего не ответила. Ушкин ушел ни с чем.

Неожиданные ухаживания Ушкина настроили Валентину Ивановну на мечтательный лад. Она вспомнила свое первое замужество. Ей было тогда восемнадцать лет, а будущему мужу двадцать восемь. Он только недавно окончил историко-архивный институт, был с ней очень учтив, ухаживал красиво, как-то даже очень интеллигентно и изысканно. И ей это нравилось. Она ощущала с его стороны не столько мужскую, сколько, пожалуй, отцовскую любовь.

А он и впрямь учил ее, как жить. Говорил длинные назидательные, но очень мягкие и нежные речи. И это не раздражало ее…

Потом они поженились. Вначале, околдованная любовью, она дурного в нем не замечала. Но вскоре пошли ссоры, обычные у молодоженов. И в них впервые проявились тяжкие стороны его характера — черты прирожденного архивариуса…

Обычно, после ссоры, он будил молодую жену среди ночи, давал ей карандаш, лист бумаги и приказывал:

— Пиши, Валя, как ты меня любишь… Считаешь ли ты себя виноватой и в чем?..

И она, обливаясь слезами, с любовью в сердце, писала ему длинные нежные объяснения. А он прятал эти листки. Потом, при случае, извлекал из архива и совал ей в лицо:

— Ты писала об этом… Вот, прочти… И снова повторяешь… Что будем делать?..

При посещении театра запрещал ей покупать в буфете пирожное или конфеты. Мол, там все с наценкой… Надо покупать загодя в магазине и брать с собой на спектакль.

Они разошлись… От архивариуса осталась дочь. Теперь она взрослая. Ждет жениха из армии. Каждый день получает от него письма, в которых он пишет, что страшно ее любит. Дочь нумерует письма. Их уже пришло сто двенадцать…

«Вся в отца…» — с улыбкой подумала Валентина Ивановна.

На следующий день машбюро переселили в кабинет другого заместителя управляющего, который сломал ногу.

Ушкин заглядывал очень часто. Вносил новые изменения, но вид имел строго-официальный, даже неприступный. И вольностей, разумеется, не допускал. Покровительственно только говорил:

— Ничего, Валентина Ивановна, потерпите еще немного… Все эти неудобства временные… Уплотнимся вот слегка…

Но она почти не обращала внимания на его слова. Ее наполняло и все более тревожило прошлое.

А здесь вот, в соседней комнате, — вспоминала Валентина Ивановна, — жила ее подружка Надя. У них тоже осталась дорогая буржуйская мебель. Диван только был обтянут не ковром, а темно-коричневой хромовой кожей, пахнущей винным запахом лака.

Еще поражала у них мраморная статуэтка обнаженной женщины, стоявшая на камине. Вначале Валя подолгу задерживалась около нее, любуясь очаровывающей красотой живых и теплых линий человеческого тела. Потом, с возрастом, стала стесняться этой статуэтки и даже старалась не смотреть на нее…

А в другой комнате жил маленький сгорбленный старичок Аутзикович, архитектор этого старого дома, который был построен еще в 1890 году. Старичок был тихий, ласковый. Внимательно и даже, как казалось тогда Вале, с любовью смотрел на людей своими выцветшими слезящимися бледно-голубыми глазками…

И было в его глазах легкое непроходящее удивление. Наверное, быстротекущему времени и череде людей, сменяющих друг друга в построенном им большом доме…

И хотя он был архитектор и как бы создатель этого дома, для него тут не было исключений. Жил он с семьей, как и все, в коммунальной квартире. Занимал одну большую комнату.

Потом Аутзикович умер, а в комнате остался жить его сын, высокий полковник с женой и дочкой…

А материал в машбюро все прибывал. Валентина Ивановна печатала, не разгибаясь. Шли разнообразные таблицы, графики ввода энергомощностей, потом поясняющие справки, без которых начальство, видимо, не могло разобраться в этих таблицах…

Ушкин часто заменял целые абзацы в текстах, гранки цифр в таблицах. Извинялся, говоря, что поступили новые указивки. Вновь приходил, чертыхаясь, говорил, что-де трест не успевает за жизнью, а только лишь подлаживается под нее…

А вот впереди жизни почему-то никак не удается…

И снова шли указивки, хотелки, ценные указания…

Валентина Ивановна наработала уже в корзину гору бумаги. И досадливо спрашивала:

— Неужели, Николай Сергеевич, нельзя продумать материал как следует, прежде чем давать печатать?..

Ей даже как-то захотелось вдруг также, как ее первый муж-архивариус, потребовать от Ушкина письменное объяснение за нерадивость. Но она только печально посмотрела на заместителя управляющего и улыбнулась своим мыслям, невольно подумав: «Как он сейчас поживает, мой постаревший, одинокий, чудаковатый архивариус?..»

На следующее утро Валентина Ивановна услышала за дверью шум голосов и топот многих ног. Потом дверь резко распахнулась, и в импровизированное машбюро вошел высокий седовласый худой старик с малиновым лицом и с хозяйским, властным взглядом сильно выцветших голубых глаз.

Это был министр. Валентина Ивановна сразу узнала его. По портретам и по выступлениям на телевидении.

Министр приехал проверить, как идет уплотнение. Видимо, здорово ему нужен был этот новый Главк, раз он стал уплотнять престижный атомный трест…

Рядом с министром стоял управляющий трестом, маленький, толстый, похожий на богдыхана человек с широким расплюснутым сизым лицом и узкими пронзительными голубыми глазками. Тут же суетливо вертелся Ушкин.

— Что здесь?! — властно спросил министр.

— Здесь, Сидор Иванович, кабинет, но временно — машбюро, — торопливо объяснил Ушкин, боясь, видимо, что министр не дослушает, прервет, — временные неудобства, так сказать…

— Вижу! — сказал министр и хотел было уходить, но Валентина Ивановна, сильно покраснев, сказала звонким голосом, потому что ее обидело невнимание к ней. Будто она здесь всего лишь дополнение к мебели, неодушевленный предмет, а не человек…

— А я, между прочим, Сидор Иванович, родилась в этом доме. Да, да… В той самой комнате, где сейчас кабинет товарища Ушкина. Да-а… И замуж вышла здесь… — Валентина Ивановна вдруг запнулась, застеснялась, еще больше покраснела, но, совладав с собой, еще звонче прежнего сказала: — А теперь вот работаю здесь… Не правда ли, редкое совпадение?.. И вот эти неудобства… — Тут уж она снова запнулась и теперь, сильно покраснев, молча смотрела на министра.

Ушкин испугался и сделал деревянное лицо. А министр вначале изумленно посмотрел на нее, потом лицо его потеряло официальное выражение, как-то сразу стало более старым и добрым. Он улыбнулся и отечески произнес:

— Ничего, дорогая… — Ушкин подсказал имя-отчество. — Валентина Ивановна. Растрогала ты меня очень. Видишь, как получилось?.. В родном доме оказалась… Квартира-то у тебя небось отдельная?..