Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

— А бес его знает! — засмеялся ДИС и позвал по громкоговорящей связи: — Начальник смены товарищ Тюлин, срочно пройдите на пульт управления!

Но никто не откликался.

Когда до конца тюлинской смены оставалось пять минут, я пошел его искать. Ну где он может быть? Не в бокс же завалился спать? Где-нибудь в рабочих комнатах дневного персонала…

Я поднялся на пятый этаж обстройки и стал пробовать двери. Двери всех комнат, кроме красного уголка, были заперты на ключ. Дверь же красного уголка была подперта чем-то изнутри. Я осторожно толкнул. Похоже, с той стороны был приставлен стул, и я, страдая, что стул слишком громко скрежещет по полу и может испортить всю прелесть сцены, вошел в помещение.

Тюлин возлежал на пяти полумягких стульях и безмятежно спал. Рот его был приоткрыт, и порою он сдавленно всхрапывал. Я стоял над ним и беззвучно смеялся, боясь разбудить. Я опять определенно тронут был его беззащитностью и одновременно поражен до крайности своей мягкотелостью и той поразительной волей случая, который во второй раз уже отдает этого человека в мою власть…

Сейчас бы тихонько выйти, привести свидетелей, потом записать в оперативный журнал, что начальник смены атомной электростанции спал на рабочем месте, — и делу конец…

Но меня душил смех, и вместо всего этого я громко расхохотался. Тюлин испуганно вскочил, первое мгновение не понимая, где он находится и что происходит. Затем он сразу все понял, лицо его посуровело, и я был поражен его выражением. Впервые за время совместной работы с ним я увидел на лице его выражение собственного достоинства человека, которому нечего терять и который готов принять свою участь. Я понял, что хохотать в таких случаях неуместно, и замолчал.

Мы молча прошли в помещение блочного щита управления. Тюлин расписался в сдаче смены, я, после секунды колебания, в приеме, и он ушел…

Говоря по правде, после этого случая я стал относиться с каким-то суеверием к этому человеку и последнее время ловил себя на том, что неохотно иду на работу, когда смену предстоит принимать у Тюлина…

Но кто учтет мои частные прихоти и ради этого пойдет на изменение распорядка работы или комплектации оперативного персонала? Такого еще не бывало, да и вряд ли будет… Да и нужно ли это?

Так что все осталось по-старому и судьбе угодно было еще раз столкнуть меня с этим человеком…

Случилось это вновь во время планово-предупредительного ремонта. Придя на смену, я опять не застал Тюлина в помещении блочного щита управления.

«Ладно, — подумал я. — Установка не работает… Пусть дрыхнет…»

Знакомясь с заданием, я обнаружил, что смена Тюлина не выполнила порученную ей работу по опрессовке водяных камер конденсаторов турбины.

— Это же пустяковая работа… Сами сделаете… — вяло отбрыкивался тюлинский ДИС.

— Нет! — твердо сказал я. — Задраивайте люки и заполняйте камеры водой. Двадцать минут работы. Люки откидные, герметизируются на барашках, там — открыл воздушники — и вся любовь…

ДИС медлил. Я взял телефонную трубку и приказал машинисту выполнять.

— Подтверди, — сказал я ДИСу, передавая трубку.

Он подтвердил.

Через двадцать минут, когда конденсаторы турбины по охлаждающей воде были заполнены, я отпустил смену и пошел искать Тюлина. Обошел весь пятый этаж. Все двери были заперты. На этот раз даже в красном уголке.

«Ну конечно… Что он, дурак?..» — подумал я. Кто же приходит дважды на одно и то же место спать, после того как тебя накрыли? Забрался, наверное, куда-нибудь в укромное место грязной зоны…

Я переоделся и быстро стал обходить производственные помещения и все известные мне закоулки электростанции, после каждого из них ощущая все большее сердцебиение и даже, черт его знает почему, но какое-то дурное предчувствие.

Когда я обошел все, где только мог спрятаться человек, я вызвал машиниста турбины и спросил:

— Течи по люкам водяных камер конденсатора есть?

— Никак нет.

— Отлично! Дренируй, и как можно скорее!

— Скорее, чем позволят воздушники, не выйдет… — резонно возразил машинист.

— Приотдай барашки на люках!

— Зальет электроприводы…

— Черт с ними! Быстро!

Машинист побежал открывать дренажи и воздушники, я же не утерпел и бросился к люкам конденсатора. Приотдав барашки и искупавшись с ног до головы, я стоял в каком-то внутреннем ознобе. Когда уровень упал до нижних срезов люков, я приказал открыть их.

— Быстрей! — заорал я на ни в чем не повинного машиниста турбины.

— Ищи! — крикнул я ему, как собаке, после того как все люки были открыты.

— Что искать?

— Че-ло-ве-ка! — почти прорыдал я и бросился к первому люку. Побледневший вдруг машинист бросился ко второму.

Я нырнул, судорожно глотая воду, пахнущую тухлыми яйцами от скопившихся здесь гниющих ракушек…

Тюлина мы извлекли из четвертой секции конденсатора турбины. Он забрался туда на помости, которые почему-то проглядели и не успели убрать, и заснул.

Худое, еще теплое тело его, покрытое тиной и слизью, выскальзывало из рук. Я и сам был весь в тине и вонючей слизи. Из носа и рта у него струйками стекала вода…

Мы осторожно, чтобы не ударить головой, положили Тюлина на желтый пластикатовый пол нулевой отметки машзала.

— Бинт из аптечки, быстро! — крикнул я машинисту.

Пока он бегал за бинтом, я расстегнул на Тюлине мокрую лавсановую куртку, разорвал исподнюю рубаху и приник ухом к тощей, с торчащими ребрами, груди утопленника. Сердце не работало…

«Господи! — мысленно взмолился я. — Да что же это такое?! Почему все это выпало именно мне?! — Но другой, очень жесткий и даже злой голос прокричал в ответ: — А потому что добрый… Добрый… Добрый… И теперь неси… Неси свой крест до конца!..»

Я усердно стал делать ему непрямой массаж сердца, стараясь при этом не поломать его тонкие ребра.

Вернувшийся машинист с помощью бинта проверил, не запал ли у него язык. Потом я положил Тюлина животом на колено, слил воду из легких и, глядя на испуганного машиниста, спросил:

— Искусственное дыхание «рот в рот» умеешь?

— Не знаю…

Что тут было делать?.. Оставалось последнее — сомкнуть свои уста с устами по всему своему духу чуждого мне человека. Но я должен был испытать все возможное, чтобы спасти его. Иначе до конца дней своих не прощу себе этой смерти…

Я сделал глубокий вдох и прильнул своим ртом ко рту Тюлина.

Не знаю, сколько времени я накачивал его легкие воздухом. Час или два… Машинист одновременно делал ему непрямой массаж сердца…

Наконец Тюлин застонал. Потемневшие веки его вздрогнули. Я прижался ухом к хилой груди. Сердце стучало…

Мы вызвали «неотложку».

К счастью, Тюлин быстро поправлялся. Я навестил его в больнице. Когда он вышел из палаты и энергично зашагал по коридору, я почему-то сильно заволновался. Даже ком к горлу подкатил. И хотя человек я неверующий, но в этот миг вдруг мысленно взмолился: «Господи! Пусть будет жив и счастлив человек! Пусть будет верен он чести и долгу!..»