Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

«Раз в жизни, — шептал он. — Это бывает раз в жизни… Как смерть…»

Он очнулся только тогда, когда днище корабля, словно спохватившись и сильно вздрогнув от внутреннего удара, резко ушло под воду. Пуртов оказался в воде. Он попытался рывком проплыть к лодке, которая торопливо отходила от места катастрофы, но не тут-то было. Начался водоворот. И прежде чем его закружило, завертело, потянуло вниз в уширяющуюся воронку, он услышал истошный крик рулевого:

— Пуртов, вдохни! Две минуты! Здесь неглубоко! Двадцать метров под килем! Держи-и-ись!

Потом увидел искаженное отчаянием лицо рулевого, увидел барку с испанской командой и как быстро крестятся моряки.

Затем его крутануло, кто-то сильно и больно дернул за ноги враздрай и потащил вглубь, за тонущим кораблем.

Он не успел ни о чем подумать, так все это быстро произошло. Но он успел вдохнуть. Что есть силы хватанул полные легкие воздуха и зажался.

Мыслей не было. Не было и страха. Были только инстинкт самосохранения и упрямая уверенность, подхлестнутая подсказкой рулевого. И еще пристальное внутреннее слежение за беснованием стихии и своим состоянием в ней. И крик внутрь себя: «Держись!»

Его кувыркало, рвало в разные стороны завихрениями взбесившейся воды. Он попадал то в зону низких давлений, где возле его головы внезапно вскипали и с грохотом и звоном лопались огромные белые пузыри, то в зону высоких давлений, где ему чудилось, будто кто-то очень мощными жестокими руками пытается разорвать ему рот и силой влить воду в легкие.

А не попал ли он в пасть какого-то неведомого существа, которое теперь с удовольствием, не особенно торопясь, жует его?..

В зоне особо низких давлений Пуртова распирало изнутри, и ему казалось, что он вот-вот лопнет…

Все эти ощущения протекали очень быстро, переменные нагрузки предельно утомили его. Сделанного наверху вдоха уже еле хватало. Он порою не сдерживался и выпускал изо рта длинные серебристые ожерелья воздушных пузырьков.

Хорошо еще, вода была прогретая солнцем. Ее затягивало сверху вниз водоворотом вместе с Пуртовым…

Наконец, когда сил сдерживать дыхание уже не было и он внутренне с каким-то внезапно нахлынувшим безразличием решил, что сейчас вдохнет воду, внизу раздался грохот и треск. Странно звонкий и тягучий в воде. Видимо, корабль ударился о дно.

Снизу стал подниматься колышущийся крупный серебряный шар, похожий на огромную медузу. И, опережая его, тысячи малых и больших пузырьков веселым спиральным хороводом устремились вверх.

В это же самое время все тело Пуртова как бы нехотя отпустили, словно те, кто терзал его, разбежались в разные стороны.

Так его била когда-то шпана. Повалив на землю, исколотила ногами, а завидев милицию, бросилась наутек.

Странный серебряный шар, напоминающий теперь гондолу аэростата, окутал Пуртова, и он оказался внутри огромного воздушного пузыря.

Тут уж Пуртов не выдержал, душераздирающе закричал. Крик его, аукаясь, заметался внутри пузыря, удесятеренный эхом.

Пуртов же, проваливаясь на дно этой неожиданно воздушной емкости, несколько раз вдохнул душный, скорее даже вонючий, корабельный воздух, который, видимо, вырвался из большой трещины в корпусе, образовавшейся при ударе.

Пролетев через всю эту внезапную пустоту, Пуртов провалился в воду в нижней части воздушного пузыря, обратив внимание на странный зеленоватый свет внутри и ходящие волнами и рябью огромные водяные стены.

Но теперь в нем снова окрепла сила и неистребимая жажда жизни.

Он энергично работал руками и ногами и, гладя вверх, быстро всплывал.

Там, наверху, был светло-зеленый радостный мир, ослепительно играли бликами лучи солнца, проникая с поверхности воды вглубь и обадривая Пуртова светом.

Слой воды, отделяющий его от мира с солнцем и воздухом, все более уменьшался, становился светлее, и уже угадывалась колышущаяся, переливающаяся солнечной огранкой, поверхность воды..

И вот он, несмотря ни на что, — лучший из миров!

— Ура-а! Ура-а! Живо-ой! — услышал Пуртов радостные крики товарищей. И еще, в стороне, беспорядочные взволнованные выкрики и, полные удивления, восклицания испанских матросов, их поднятые в дружеском приветствии руки.

— Bien! Bien! Amigo! [7]— различил Пуртов. И так ему радостно стало на душе, что, набрав полные легкие воздуху, он что было мочи бросил радостный клич:

— Ого-го-го! — приветствуя товарищей, испанских моряков и весь этот восхитительный мир жизни.

Крик его понесся над гладью фиорда к океану, к скалистым берегам, аукаясь и постепенно затихая.

Он бодро саженками поплыл к товарищам, а они гребли уже навстречу, извлекли его из воды, он сел на свое место второго бакового.

Гребцы смущенно и одновременно с гордостью смотрели на товарища, а Джугатранский, впервые за все время, какое его знали ребята, посветлел лицом и, смущенно пряча глаза, тихо сказал:

— Четыре минуты, Пуртов, голубчик ты мой! Эго неслыханное чудо, понимаешь ты или нет?!

Пуртов хотел было объяснить причину такого чуда, но раздумал. Да и не пришел в себя еще для такого рассказа.

— Испугался? — спросил Джугатранский, нежно глядя на все еще бледного гребца.

— Не успел, — улыбнулся Пуртов, — быстро все… А сейчас немножко есть… Чуть там не остался…

— Чуть-чуть не считается, — тихо сказал Джугатранский. Лицо его вздрогнуло. Он сильно зажмурил глаза и через некоторое время резко и широко открыл их. И все увидели, что глаза у рулевого светло-серые и по-детски чистые.

Он опустил голову и на мгновение задумался. Гребцы тоже смущенно опустили головы.

А в это время запели испанцы. Вначале их голоса звучали нестройно, но постепенно все крепчали, выводили дружнее. И даже не понимающие чужого языка гребцы приняли их пение сердцем.

— Они поют о том, как хороша наша земля и жизнь на ней, — тихо сказал Джугатранский. Потом, словно вспомнив, зачем они здесь, сухо приказал: — Весла на воду! Приготовиться! Марш!

Гребцы взяли энергично и сильно. Вода закипела на лопастях. Широко открылось белесоватое, с фиолетовым оттенком, вздрагивающее черепашье веко. И странное дело! Джугатранский смотрел на своих питомцев с тихим удивлением. Они гребли, как никогда, — слаженно, четко, с мощным упругим завершением гребка, гармонично и красиво.

Их сосредоточенные лица были полны глубоких дум о смысле и ценности человеческой жизни на земле. Да! Все они теперь думали об этом, неожиданно прикоснувшись к гибели гиганта.

А рулевой молчал и тоже думал. Он думал о том, что с такой вот, как сейчас, командой не стыдно уплывать в бессмертие.

Начальник смены АЭС Иван Федорович Гремячкин стоял на шестнадцатой отметке (уровень пола) центрального зала. Взялся было за испачканные радиоактивной грязью, сияющие нержавеющей сталью перила, но тут же брезгливо отдернул руки, невольно потер ими и сразу же перестал, сообразив, что втирает радиоактивность в кожу. Инстинкт работал здесь против человека.