Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

Сергей извлек урок из опыта Слотина. Он теперь производил эксперименты один. К тому же критмассы были значительно меньше.

Слотин оперировал с зарядом «Малыша», убившего Хиросиму, Сергей же работал с миниатюрными ядерными зарядами. Но суть была та же: уточнение и доводка критических размеров.

Он невольно ловил себя на том, что представляет себя убитым, погибшим от ядерного взрыва. Это происходило само собой. Видимо, так ему было легче. Заранее предполагал худшее и тем самым снимал напряжение. К тому же это ведь могло случиться…

Он то видел себя в воображении рядом со Слотином, то в эпицентре ядерного взрыва в Хиросиме. Его душу невольно тянуло туда, притягивало словно магнитом. Случится взрыв, он сразу же окажется там, в развалинах Хиросимы. Пройдет разрушенный город вместе с фоторепортером Харно Хиёси, проползет весь путь от кухни до реки с киноактрисой Мидори Нокао… Он будет там! Там!.. Он давно готов. Давно… Он работает против войны таким вот опасным способом, но умрет ее жертвой…

Вывод, к которому он пришел путем мучительных размышлений, отправляясь от гипотезы Фирсова, говорил о другом, и Сергей как заклинание повторял его:

— Нет! Человек не должен быть уничтожен! Он неуничтожим, как неуничтожима материя…

Срочное совещание у Сурьмина (директор института, при котором наша клиника) с участием представителя Главного управления.

Инициатор совещания Арсений Иванович. Он, как никогда, возбужден. Теперь никого не могла обмануть его внешняя тщедушность. «Вулкан», сокрытый в нем, готовился к извержению.

Сурьмин же, как всегда, внешне бесстрастен, даже флегматичен. Перед совещанием он подозвал меня и спросил, не желаю ли я перейти в его лабораторию…

Он у нас сравнительно недавно. Биохимик. Пришел из какого-то «ящика», где занимался вопросами создания антитодов. У нас организовал и возглавил лабораторию протекторов (протектор означает — защита) с целью синтезировать вещество, блокирующее действие ионизирующих излучений на живую ткань. Дело нужное, спору нет. Но еще нужнее бы предотвратить ядерную войну и всяческие источники радиации.

Мы уже немного раскусили его. Внешне флегматик, но в работе — бульдозер. Арсений Иванович, можно сказать, с первого дня нутром не принял его…

Я сказал, что должен подумать и посоветоваться с Арсением Ивановичем. Как-никак я его ученик и под его руководством завершаю работу над диссертацией…

— Защититесь у меня… — сказал Сурьмин равнодушным голосом.

— Этика, знаете… — засмеялся я. — Неудобно…

— Ну, думайте… — сказал он. — Только быстрее. Время не ждет. Мы готовим эксперимент…

Совещание началось бурно. Слово взял Синицын. Такой уж это был человек. Покоя от него не жди.

— Я считаю настоятельно необходимым, нетерпеливо начал профессор, — немедленно, сию же минуту, приступить к съемкам цветного фильма. Сегодня и, я надеюсь, еще долго поступивший в клинику будет редчайшим и типичнейшим случаем острого лучевого поражения. Налицо — смерть под лучом! Мало описать клиническую картину, надо, — и очень полезно многим, студентам в частности, — ее увидеть. Так или примерно так умирают люди, облученные в эпицентре ядерного взрыва… Мы должны запечатлеть эту картину с научной целью… К сожалению, в Хиросиме фоторепортер Харно Хиёси, чудом оставшийся в живых, очень редко нажимал на спуск фотокамеры… Но… Там это можно понять… Нам же непростительно упускать такую возможность… Я категорически настаиваю на разрешении отснять фильм!..

— У вас все, Арсений Иванович? — бесстрастно спросил Сурьмин.

— Да, у меня все.

— Каково ваше мнение, Илья Фомич? — обратился Сурьмин к представителю Главного управления.

Видимо, Илья Фомич не ожидал столь быстрого обращения к себе и не совсем кстати спросил:

— Мое мнение?.. — Затем, рассердившись на себя за выказанную неловкость, уже твердо заявил: — Мое мнение таково, что, Арсений Иванович, вы зря горячитесь. Нельзя аварию делать типичным случаем и обобщать. Не слишком ли вы горячитесь? Статистика, например, показывает, что поступившие именно в ваше отделение с наибольшим процентом аттестуются как профбольные… Так, извините, можно докатиться черт-те знает до чего…

— До чего же, интересно? — спросил Арсений Иванович и тщательно протер платком лысину. Худощавое, обычно бледное лицо его было теперь ровно розовым, широко раскрытые глаза полны недоумения.

— А до того, что все работники атомных установок окажутся сплошь профбольными… Это недопустимо в любом смысле…И в политическом тоже… — добавил Илья Фомич многозначительно.

— Стало быть, если я вас правильно понял, — Арсений Иванович слегка побледнел, — я не доктор медицинских наук, а специалист по левой ноздре и занимаюсь очковтирательством?..

— Ну, что вы, Арсений Иванович! — представитель Главка не особенно струхнул, да Синицын и не пытался пугать его. Просто такой у него темперамент, и объясняется он всегда бурно.

Вообще, по секрету, сторонники Арсения Ивановича уже знали, что он собирается уходить в институт к своему старому учителю профессору Кумирскому. Сурьмин определенно мешал работать, и условия складывались все более неблагоприятно. Первое, с чего Сурьмин начал, — это беззастенчиво стал переманивать к себе сотрудников Синицына, предлагая более высокие ставки. Двое клюнули… Второе — он стал незаметно ограничивать ассигнование экспериментов нашего отдела. Это делалось очень осторожно, но вскоре стало сказываться. Зато уж лаборатория протекторов обеспечивалась на все сто, прямо по литерному пайку. Третье — он постепенно восстановил главковское начальство против нашего отделения, и главным образом против Синицына.

И вот сейчас, сидя на совещании, я будто впервые увидел Сурьмина. Пытался как-то совместить в нем злонаправленность, как мне казалось, его действий со столь невыразительной внешностью. Я, конечно, понимал, что физиономизм тут совершенно ни при чем. И тем не менее жадно смотрел на него, пытаясь уловить в этом небольшом мясистом лице, какой-то странной отталкивающей аморфности, скрытые черты упорного и злого характера. Тщательно бритый череп лоснился, миндалины серых бесстрастных глаз казались вдавленными в розовое тесто лица. Брови не просматривались. Небольшой, дулькой, носик тоже казался прилепленным кусочком теста. Губ в обычном понимании не было. Была небольшая, в основном плотно сомкнутая ротовая щель. Словом, почти маска, если бы не кожа лба, очень подвижная и уползающая на темя всякий раз, когда Сурьмин хотел рассмотреть кого-либо повнимательней. Эта его редкая и неожиданная мимическая гримаса казалась мне особенно неприятной и раздражающей. Но спору нет, там, за этим лбом, здорово работали извилины. Работали целенаправленно и упорно. Это мы уже все почувствовали…