Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

Мощная внутренняя волна вдруг швырнула его на ноги. Настя панически причитала, напрасно хватала его вспотевшими и соскальзывающими с его сильных окаменевших рук кулачками, царапалась, пыталась укусить, но не смогла. Он рывком поднял ее, прижал к стволу дерева.

— Не-е-ет! — закричала она негромко, упершись руками ему в подбородок. Но вдруг обняла, прижалась: — Может, не надо, милый…

Но через некоторое время изумленный девичий вскрик распорол ночную тишину летнего леса, и все смолкло…

Вбежала медсестра и почему-то не говорит, а шепчет мне на ухо:

— Сережа не дышит!

Я бросился в палату. Она ошиблась. Видимо, дыхание Чейнстокса. Когда я вошел, он дышал часто и глубоко. Глаза были закрыты. Пульс нитевидный. Давление резко падает. Он был в сознании и все шептал.

— Мне тяжело… Я так устал… Я так устал… Хиросима… Мидори Нокао…

Он связывает свою смерть с атомной бомбардировкой Хиросимы… Он прав… Все началось оттуда… И неизвестно, когда и чем кончится… Мидори Нокао умерла иначе… Я наизусть помню ее клиническую картину… Но я не знал, что теперь делать. Хотел позвать Арсения Ивановича, но он только, что уехал — Через тридцать минут давление у Сережи поднялось до восьмидесяти пяти на сорок и остановилось. Появилась эмбриокордия, черты лица заострились. (Эмбриокордия — это когда первый тон сердца невозможно отличить от второго. Промежутки между тонами и сердечными циклами одинаковы.) Так бьется сердце у эмбриона. Появление эмбриокордии — это почти всегда конец…

Приказав сделать морфий прямо в капельницу, я впустил жену Сережи, предварительно облачив ее в пропитанный свинцовыми солями халат и снабдив защитными очками. Интенсивно облученный нейтронами, Сергей сам стал спектром радиоактивных изотопов и являлся теперь опасным источником ионизирующей радиации. Жена его вначале протестовала, но потом все же согласилась надеть защитную одежду. Впервые в глазах ее я увидел слезы…

И тут я подумал, что она, по сути дела, идет в «горячую камеру»… Ах, как все выходит!.. В «горячую камеру» незаметно превращается вся наша жизнь… Постепенно и незаметно…

Войдя в палату, жена Сережи потянула носом и сморщилась. Сильно пахло озоном. Палата непрерывно кварцуется, чтобы исключить поступление инфекции через пораженную поверхность тела…

Как всегда перед концом, ему стало немного легче. Он улыбнулся жене, мне показалось, даже как-то ободряюще. И вдруг стал вспоминать, как прошлым летом они ездили в Судак, как катались на морском велосипеде. Каждая фраза приносила ему боль и страдания. Он еле ворочал распухшим языком и губами. Трещины безобразно расходились, но кровь не шла. Выступала желтая сукровица. Он спрашивал о сыне. Она прочла ему письмо, где сын писал о прошлогодней рыбалке, просил скорее выздоравливать, потому что у него перестали решаться задачи по физике. И что у их собаки родилось три маленьких черно-белых щенка…

Лицо жены было спокойным и казалось бесстрастным. Она смотрела на мужа печальными задумчивыми глазами, и в них читался немой укор…

И вдруг Сергей заговорил о своей поездке в Соединенные Штаты. Сказал, что очень ярко видит того американского парня в синих потертых джинсах и расстегнутой на груди белой рубахе, из-за которой торчали густые рыжие курчавые волосы.

— Эй ты, парень, — говорит, — подойди. Ты из России?

— Да.

— Я так и подумал… У вас на лице все написано. Вы не умеете врать… И потому русским надо верить…

А вот бомбардировщик «Энола Гэй», который им показали как достопримечательность.

Самолет казался игрушечным по сравнению с сегодняшними воздушными гигантами. Стоял на площадке, выстланной из квадратных бетонных плит, в стыках которых росла нежно-зеленая трава. Вокруг высокий редкий кустарник…

Сергей подошел и потрогал рукой бомбовый люк, из которого вывалился «Малыш», убивший Хиросиму и… его, Сергея, тоже…

Американцы чтут первого носителя атомной смерти…

Сергей замолчал и как-то странно посмотрел на жену. Мне показалось, что он плачет. Такими бывают глаза у плачущих людей. Но слез не было. При больших дозах повреждаются слезные железы.

Умер Сережа в сознании, замолкнув на полуслове…

На вскрытии нашли увеличение гипофиза. Акромегалоидные черты. Но он очень пропорционален…

По окончании просмотра фильма наступила гробовая тишина. Все были в подавленном состоянии. Даже я и Арсений Иванович были потрясены. Ужасные подробности смерти под лучом, собранные воедино, впечатляли. Реально видимые картины, если они не выгодны твоему организму, дробятся сознанием и теряют ранящую остроту и, стало быть, силу эмоционального воздействия…

Все молчали. Наконец начальник Главного управления, вздохнув, произнес с сильным кавказским акцентом:

— Ето ужасно… Ынквизыция за польтисячилетия нэ прыдумала мук страшнее… Коварство атома, как и его сила — нэисчерпаеми… Но нэисчерпаеми также силы и энергия человэка… Товарищ Сурьмин, расскажитэ нам о вашей работе…

Сурьмин встал, откашлялся и сжато доложил постановку задачи и сущность проведенных экспериментов.

Начальник Главка с воодушевлением произнес:

— Как видите, кое-чьто ми уже прэдпрэнымаем… Прошю, пажалуйста, прадалжайтэ…

— Теперь, — продолжал Сурьмин, — мы можем с полным основанием считать, что настало время провести серию заключительных клинических экспериментов на добровольцах…

— Даже серию… — не вытерпел и вставил Арсений Иванович. Щеки его пылали плиточным румянцем. Как и я, он слишком поздно все понял. Я вспомнил нетерпение Сурьмина. Он очень ловко использовал подвернувшийся случай… Бульдозер… Его работа налицо… Ленинградцы молчали… В этом все дело… По-серьезному у нас нечем было крыть… А после просмотра фильма Главное управление единодушно выскажется за проведение опытов на добровольцах…

— Да, серию, — подчеркнул Сурьмин, — время и мучения людей не позволяют нам тянуть со столь важными делами. Мы должны дать нашим научным работникам и эксплуатационникам верное средство защиты от радиации… Время не ждет, товарищи…

— Врэмя нэ ждет — ето ти харашё сказал… — вмешался начальник Главка. — Чьто тэбэ нада для арганызации етой работы?

— Во-первых, необходимо… Во-первых, во-вторых и в-третьих… Необходимо дружное участие всего коллектива нашего института в этом важном деле… Однако я должен доложить высокому собранию, что единодушие у нас сегодня далеко не полное. Более того, есть даже прямые противники…

— Кто они? Назовите, пажалуйста…

Арсений Иванович встал, не дожидаясь, когда назовут его имя. Начальник Главка покачал головой.

— От тэбе, Арсений Иванович, я как раз и нэ ажидал етого… Ты в принципе против етой работы?