Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

Девять тридцать утра. Я подошел к Сурьмину и сказал, что осмотрел подопытных.

— Ну и что?

— Думаю, что надо вводить попалатно, с интервалом, например, в сутки… Состояние подопытных разное.

Иной возможности предотвратить или хоть как-то оттянуть эксперименты я не видел.

— Объективные показатели у всех хорошие… — задумчиво сказал Сурьмин, и я подумал, что он склонен к компромиссу.

«Ленинградцы прилетят в десять… От аэродрома до клиники час на такси… Кореологическое исследование на хромосомные аберрации должен проводить я… Дави!..»

— Я настаиваю на поэтапной инъекции!

— Почему?

— Это удобно для проведения промежуточного анализа… И перехода к следующей группе…

— Шприц и протектор к инъекции подготовлены, Семен Петрович! — взволнованно доложила Стрешнева Сурьмину. На меня ноль внимания.

— Приступайте… — несколько неуверенно сказал Сурьмин и, подумав, добавил: — Поэтапно. Каждую палату с интервалом в сутки…

ДЕВЯТЬ СОРОК ПЯТЬ. Стрешнева сделала первую инъекцию. Добровольцы бодры, веселы, шутят…

ДЕСЯТЬ ПЯТНАДЦАТЬ. Стрешнева закончила введение вещества протектора в первой палате…

Ленинградцев нет. Звонка тоже. Мы договорились, что они позвонят, как только прилетят. Звонка нет… У меня опускаются руки…

Арсений Иванович уехал в клинику Кумирского. Я понял — это начало его активных действий по уходу из института Сурьмина…

ОДИННАДЦАТЬ НОЛЬ-НОЛЬ. Ленинградцев нет. Звонка тоже. Заглянул в палату. Все добровольцы смирно лежат по своим местам. Визуальных отклонений не отмечаю…

ПЯТНАДЦАТЬ НОЛЬ-НОЛЬ. Ленинградцев нет… И, похоже, не будет сегодня… Звонка тоже нет… Звонить же им нет никаких сил… Моряку стало плохо. Удушье… Весь синий… Дышит очень часто и поверхностно… Отправили в реанимацию… Стрешнева нервничает… Глаза вытаращенные… Бегает взад и вперед по коридору… Стала замечать меня… Звоню Сурьмину. Не берет трубку…

Заглянул в палату Тани. Лежит на койке. Руки за голову, смотрит в потолок… Очень хорошо, что она здесь. Без нее было бы труднее…

Неожиданно резко ухудшилось состояние студента Димы, грузчика и механика с нефтебазы. Срочно в реанимацию!.. Жалко всех… Особенно молодого парня-студента… Он ведь еще не жил, не любил. Но… К нему, кажется, приходила миловидная девушка… Боже! Как все нелепо… Жалко мальчика… Поместил его в единственную у нас барокамеру, в среду кислорода с повышенным давлением… Непрерывный контроль основных параметров организма… Показатели очень плохие… Кардиограмма — дрянь…

Сделать больше ничего нельзя… Только кислород… И резервы молодого организма…

Испытываю какое-то странное чувство. Молодой парень с густо-синим лицом внутри герметичного колпака барокамеры делает затяжные, глубокие, какие-то судорожно-поспешные вдохи… Голова запрокинута, будто он рвется к финишу и никак не может достать грудью ленточку…

Мне вдруг показалось, что вместе с ним задыхаюсь и я… На какое-то мгновение меня охватило отчаяние… Что делать? Что?! Я уже сделал ему уколы по деблокированию… Поздно… Гемоглобин связан веществом протектора… Кислород плещется о легкие, как волны о скалы… Каждый существует сам по себе… Органической связи и взаимообмена не происходит…

Моряк мечется, сбросил кислородную маску… Над ним и остальными хлопочут три врача и медсестры…

ШЕСТНАДЦАТЬ ДВАДЦАТЬ. Моряк скончался… Ленинградцы молчат. К утру следующего дня палата номер один лишилась еще троих добровольцев. Скончались — студент Дима, грузчик и механик с нефтебазы…

Вскрытие показало множественные инфаркты внутренних органов — легких, почек, сердца…

Срочно приступил к деблокированию вещества протектора у оставшихся в живых… Всем — кислород!..

Примчался разъяренный Арсений Иванович:

— Добровольцев остальных двух палат — немедленно к выписке! По домам! По домам!..

Таню я велел пока оставить в палате. Пусть будет рядом. Мне так легче. Мы уйдем отсюда с нею вместе…

Стрешнева закатила истерику. Обморок… Привели в чувство… Кричала, что покончит с собой. Психопатка, сволочь…

Арсений Иванович выгнал ее с глаз долой…

СУББОТА, ОДИННАДЦАТЬ ТРИДЦАТЬ. Прилетели ленинградцы… Фотографии срезов сосудов, фильм… Массовый тромбоз на капиллярном уровне… Что бы им привезти это на сутки раньше… И на том спасибо…

Позвонил Сурьмин. Спросил, как дела.

— Ничего… — ответил Арсений Иванович. — Четыре трупа…

— Сейчас приеду! — впервые взволнованно выкрикнул Сурьмин.

Даже я услышал, хотя трубка была плотно прижата к уху профессора Синицына.

Арсений Иванович уехал. Я остался в ординаторской один. Напряжение постепенно спадало…

— Вот и все… — сказал я вслух.

Нет! В гигантской «горячей камере» жизни гуманизм как признание формального «феномена человека» — этого мне мало! Признание ценности и смысла жизни каждой человеческой личности! И мы, Арсений Иванович, в меру сил своих, поборолись за это. И важно, чтобы это делал каждый живущий. Каждый. Не знаю, победили мы с Арсением Ивановичем или нет… Трудно сказать… Впрочем, теперь это не важно. Главное, мы поборолись и кое-что сумели сделать…

Но смогу ли я после всего пережитого работать здесь? Наверное, нет. Как хорошо, что есть Арсений Иванович!

И вдруг я почувствовал, что весь внутренне метнулся к Тане. И теплом обдало сердце… Я встал и направился к ее палате…

Как ни странно, мое будущее начиналось здесь.

Начиналось тревожно…

Дедовск 1982

Сегодня, когда экологическое движение захлестнуло бурными зелеными волнами всю нашу страну, протестуя против уничтожения среды обитания человека, когда не только химическая отрава вод и земли, разрушительная деятельность Минводхоза, но и атомная энергетика заявила о себе как о грозной, противостоящей человеку силе, следует заглянуть в истоки развития атомной энергетики, проследить, «откуда есть пошла» атомная энергетика, каков ее генезис.

Ведь сегодня откреститься от атомной энергетики, то есть однозначно закрыть ее, так просто не удастся. Работает в европейской части СССР 46 атомных энергоблоков, в стадии завершения строительства — 15. Гневный протест «зеленых», вся та негативная атмосфера, которая нагнетается вокруг мирного атома, может только повредить делу, ибо атомные операторы — это живые люди, и резкое снижение престижности их труда, а стало быть, и снижение ответственности — может привести даже к новой ядерной аварии. Будем реалистами, мирный атом как неизбежное зло — существует. Это грозная сила. А с грозной силой надо вести себя продуманно, без заскоков и перехлестов.

Но вернемся к истокам… Еще в конце сороковых годов, говоря о первом бомбовом реакторе (атомный реактор для наработки плутония), И. В. Курчатов подчеркивал, что в этом реакторе заложена не только возможность получения материалов для взрывной ядерной реакции, но и мирное будущее атомной энергии. Эти слова были сказаны на Урале в тяжкие дни создания первой советской атомной бомбы. Потом они нашли свое пророческое воплощение в Обнинске на первой в мире АЭС, позднее — в Сибири, где тепло с бомбовых реакторов перевели на «турбинные хвосты», прекратив охлаждать активные зоны водами рек и озер, которые к тому времени успели изрядно загрязнить радиацией.