Наталья Суханова - Искус
- Название:Искус
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Наталья Суханова - Искус краткое содержание
На всем жизненном пути от талантливой студентки до счастливой жены и матери, во всех событиях карьеры и душевных переживаниях героиня не изменяет своему философскому взгляду на жизнь, задается глубокими вопросами, выражает себя в творчестве: поэзии, драматургии, прозе.
«Как упоительно бывало прежде, проснувшись ночью или очнувшись днем от того, что вокруг, — потому что вспыхнула, мелькнула догадка, мысль, слово, — петлять по ее следам и отблескам, преследовать ускользающее, спешить всматриваться, вдумываться, писать, а на другой день пораньше, пока все еще спят… перечитывать, смотреть, осталось ли что-то, не столько в словах, сколько меж них, в сочетании их, в кривой падений и взлетов, в соотношении кусков, масс, лиц, движений, из того, что накануне замерцало, возникло… Это было важнее ее самой, важнее жизни — только Януш был вровень с этим. И вот, ничего не осталось, кроме любви. Воздух в ее жизни был замещен, заменен любовью. Как в сильном свете исчезают не только луна и звезды, исчезает весь окружающий мир — ничего кроме света, так в ней все затмилось, кроме него».
Искус - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
И раз, и другой, просыпаясь среди ночи, Ксения вместе с Богом искала и находила новые опровержения человеческих надежд на смысл — и, найдя особенно удачное, особенно едкое, засыпала со счастливой улыбкой.
Всякий раз, застав на кухне Матильду, Ксения внутренне сжималась. Лицо больной, иссохшее, бледное, еще и сейчас было красиво, но пугал лихорадочный взгляд. Впрочем, ни Люсю Андреевну, ни Фадеевну глаза Матильды не пугали. Возможно, Матильда и не смотрела на них так, как на Ксению.
В редкие посещения Матильдой кухни там всегда шел оживленный разговор.
— Мужа из гроба не подняла, — бодро говорила Люся Андреевна. — А себя довела.
— Дура была! — слабо и безнадежно восклицала Матильда.
— А то умная? — с радостной суровостью подхватывала Люся. — Помри ты раньше его, он бы за тобой на кладбище не побежал! Мужик себя гробить не станет!
— Бежала на кладбище, каждый день бегала, на могиле лежала. А теперь уже повезут, — сиплым эхом отзывалась больная.
— А ведь говорили: «Отвлекись, Матильда, его уже не поднимешь, не казни себя!». Сколько раз в кино, в театр тебя звала, так ты и слушать не желала.
— Думала же, без него и света не будет. А теперь — вот…
Она протягивала перед собой обтянутые кожей кости рук, смотрела на них с жалостью и удивлением. И — снова:
— Дура, дура я была! — и с ненавистью — Он бы не побежал, нет!
Ксении эти разговоры представлялись верхом безнравственности, как если бы чудом оставшаяся в живых Джульетта не только страстно захотела жить, но и возненавидела саму память о Ромео, сделавшую ее инвалидом.
В целой квартире не на ком было взгляду остановиться. Сердясь на них за бытовую приниженность, Ксения окрестила их по-своему: «Кривоногая Грация» — Люся Андреевна, «Вислогрудая Мощь» — Марфа Петровна, «Проклинающая Преданность» — Матильда, «Благожелательная Тупость» — Фадеевна. «Истеричная Наглость» и «Коренастая Добродетель» — под этими названиями шли у нее дочки Фадеевны: Валентина и Раиса.
Милка, встретив Валентину на лестнице, была потрясена: распахнутая заграничная шуба, неприкрытые волосы, надменное лицо, невероятные духи.
— Кто это? — спросила Милка, еще не опомнившись.
— Дочь Фадеевны.
— Ты же мне показывала какую-то замухрышку!
— То другая дочь.
— Чем она занимается — эта?
— Катается на катке с иностранцами.
О том, как в квартиру приходил дворник-татарин и кричал Валентине: «Какой доход живешь? Что работаешь? Чем одеваешься? Буду милиция заявлять, выселять будут», а та истерично орала в ответ: «Иди доноси! Там тебя знают, а меня еще лучше» — Ксения рассказывать Милке не стала, хотя и очень любопытно все это было. Зато она представила в лицах, как вечерами на кухне, согрев чайник, голая по пояс, окатывается Валентина поочередно то холодной, то горячей водой, и, будто тараканы на сахар, на это зрелище выползают к дверям кухни либо Кока, сын Люси Андреевны, либо ее молодой муж. «Занято», — говорит Валентина, но даже не оборачивается. Хрипя от волнения, Кока начинает буровить что-то насчет общих пляжей на Черноморском побережье. Если же это не Кока, а его отчим, то разговоров никаких нет — молодой мужик просто курит и смотрит. Заподозрив неладное, выкатывается Люся Андреевна. Застав в дверях Коку, отшвыривает его. Если же это муж, он сам не спеша уходит, а Люся Андреевна хватается за чайник и грозит обварить Валентину. Огрызаясь, Валентина заканчивает свой туалет. Наутро достается за дочь уже Фадеевне. «А я ей указ, бесстыжей? — спокойно пожимает плечами Фадеевна. — Не, из Москвы не выселят». И Люся Андреевна тоже, видно, знает, что Валентину не выселят из Москвы.
Милка слушала очень внимательно и вздохнула с облегчением:
— Ах, вот оно что! — к себе Милка относилась критически, и все-таки (а может — тем более) тяжко переносила броскую привлекательность других женщин. — А отчего у нее такая синяя рожа?
Даже это умудрилась рассмотреть Милка на темной лестнице — видно, уж очень поражена была духами и шубой.
— Что ни говори, а элегантности мне не хватает, — с мученическим выражением лица сказала она часом позже. — Ты, Сенька, не смейся. Мне бы плевать на эту самую элегантность, если бы она у меня была. Я не терплю, когда у меня чего-нибудь нет и быть не может.
— Нельзя же все иметь. Если ты, например, не можешь быть великим ученым…
— Ну, это меня как раз не волнует. Это чепуха. Это бы я могла, только не хочу.
Очаровательно легкомысленна была Милка, а ведь только на привлекательность и могло опереться ее легкомыслие — жизнь у нее была совсем не легкая и под внешней беззаботностью скрывалось и мужество, и здравый смысл.
К Марфе Петровне приехал на побывку из своего разрешенного места жительства муж. Он оказался невысоким, интеллигентным, вежливым в обращении человечком. Дотошно расспрашивал Ксению о системе обучения юриспруденции, сетуя, что обучение стало поверхностным. Марфа, насмешливость которой переключилась на мужа, усмехнулась:
— Тебе твое глубокое образование помогло?
— Безусловно, — твердо ответил человечек.
— Скажите, — решилась и Ксения на вопрос, — это правда, что арестованных бьют?
— Меня не били.
— Очки разбили, только и всего, — комментировала Марфа. — Случайно. Так что он собственных ботинок найти не мог.
Взгляд ее был снисходителен — словно перед ней был ребенок, на которого она зря понадеялась, как на опору.
Муж Марфы был очень любопытен Ксении, она только боялась поддаться его чувству правоты. И как-то не находила, о чем его спросить — мешала собственная настороженность и еще, пожалуй, готовность этого человека, глядя прямо в глаза, ответить на все ее вопросы.
«Контрики» вообще занимали последнее время Ксению.
Какие-то, ещё детские, сомнения — все ли хорошо в королевстве Датском? — впервые возникли во время войны: что-то насчет врагов в самом генералитете или даже и выше, что-то насчет шпионов, проникших в следственные органы, рассказы о том, как эвакуировали госпитали в Джемушах. Потом — тот же Ким, о том, что Маяковский не покончил с собой — его убили. И вот уже наяву, в жизни — «контрики». Их оказалось вокруг неожиданно много.
Полгода вел у них семинар преподаватель истории партии, дотошный и придирчивый. Ксении он снизил отметку за перенос со строки на строку фамилии вождя, а также за то, что она написала «тов.», а не полностью «товарищ Сталин». Бдительность преподавателя была беспредельна. И вдруг он исчез. А чуть позже Петя Уралов по секрету объяснил, что бдительный преподаватель оказался не то шпионом, не то врагом народа. Наверное, так, думала Ксения, враги и должны прикрываться «сверхбдительностью».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: