Наталья Суханова - Вода возьмет [СИ]

И этот солдат, что кружился по избе, не желая умереть. Он ведь думал, что он один в эти последние минуты. Каждый раз, как, кружась по избе, поворачивался он к ней лицом, она отводила глаза, боясь не смерти человека — боясь того, как долго, бешено жив он. Тоска делает равнодушной и жестокой. Как голод.

За все время скитаний в деревне, в дороге не болело так Нилино сердце за детей, как теперь, когда были они неведомо где, вдалеке от нее. Потеряв маму, была она, как замороженная. Теперь надсадно болели жалостью, любовью, виною сердце ее и душа — так болят размораживаемые руки, ноги. Чувство ее всегда как бы опаздывало, но, обнаруживаясь, оказывалось давним, хотя и невидимым до времени. Это тоже было в ней как бы ее глупостью, отсутствием ума — неумение вовремя ощутить силу чувства, узнать, угадать его. И даже не так. Иногда ведь она знала, но не верила знанию. Знала же, знала она, что мама умерла, но не верила, лезла к ней в темноте, крича и не слыша себя. И так же знала, что младших увезут от нее, но не хотела знать, хотела отдохнуть, освободиться: иначе бы в первый же день бросилась, просилась бы с ними. Усталая, надорванная была и прятала от себя знание, как будет надрываться сердцем по ним, оторванным от нее.

После отъезда Веры взяли и Нилу в детский дом и почти сразу же эвакуировали. Только не поездом — они шли пешком. Им повезло — кто-то их вел такими дорогами, что они только раз — на переправе, попали в бомбежку. И еще: в дороге к ним пристала беременная женщина-врач. Она сделала для детдомовцев самое большое, что можно было для них сделать, — спасла их от эпидемий: обстригла всех наголо, в один день перекупала, прокипятила одежду. Не было ни одного смертного случая за весь их многодневный переход. И после. Эту женщину они боялись и обожали. Она никогда не улыбалась и, несмотря на свой громадный живот, была худой. Она была больше, чем худой и неулыбчивой, — она была как бы злой, как бы все время накапливающей в себе злость. И когда она смотрела, потому, например, что ты медлил что-то нужное сделать, казалось, злость быстро-быстро копится в ней, и когда она, даже тише обычного, повторяла свое распоряжение, каждый спешил его выполнить, не дожидаясь, когда она взорвется. А ведь она ни разу, никогда не взрывалась, и все-таки все они свято верили, что взрыв может быть ужасен. Глаза у женщины были небольшие, почти белые, рот длинный, и пятна веснушек на лице, шее, руках, ногах. И, однако, они считали ее красавицей, и, возможно, красавицей она и была. Ребенку женщины посчастливилось родиться в том первом городе, где они остановились жить. Но прожили они здесь совсем недолго и снова эвакуировались — на этот раз пароходом. Опять обскребала их наголо врачиха, опять в один день купала их и выжаривала одежду, опять глаз с них не спускала. А собственное ее дитя чуть не погибло. Таскались с ним добровольные няньки, совали ему в рот тряпочки с мякишем, поили подслащенной водичкой, пока мать с неродными детьми управлялась. И дотаскались до поноса зловонного, хорошо подоспела мать врачихи, выходила внучонка.

Настоящих подружек у Нилы в детском доме не было. Когда детей много, замечала Нила, каждый хранит свое, оберегает его. А ненадолго подружки бывали: обычно после хорошего, по секрету разговора. Несколько дней, а иногда и на недели девочка, с которой случился такой разговор, ощущалась подругой. Но дальше у Нилы не получалось. Девочки были переменчивы, многое проявлялось в таких мимолетных дружбах: властность, капризность, ревность, пренебрежение, измены, оговариванье, обиды. Сама Нила почти никогда не отходила от приблизившейся девочки. Довольно быстро отходили от нее — неинтересная, наверное, она была.

Задушевные разговоры возникали о разном: о родителях, о воспитателях, о мальчиках, о других девочках, о странных случаях или загробной жизни. «Ты веришь в загробную жизнь?» — это был разговор тайный, доверительный, но совсем не редкий. Почти все страшные разговоры были либо о предсказаниях, либо о загробной жизни. К страшному вообще тянулись с ужасом. В простынях, в одеялах, на ходулях, в масках из бумаги появлялись «привидения» ночью в спальнях. И страшные истории рассказывались: о качающихся крестах на кладбищах, о синих огнях, зажигающихся на могилах. О том, как женщина, проходя по кладбищу, увидела на памятнике фамилию, имя и отчество своего живого мужа, только дата смерти была не прошедшего, а еще не наступившего года. И месяц значился — февраль. А на следующий год в феврале муж ее и умер.

А в другой семье одной женщине время от времени во сне являлся старик в старинном платье и говорил, кто следующий среди ее родственников должен умереть. А перед самой войной старик явился и сказал, что скоро будет война и из всей семьи останется в живых только младшая девочка. Когда началась война, они собрались в эвакуацию. Женщина перебирала старые письма и альбомы. И нашла фотографию этого старика, только уже неизвестно, кто он ей был. прадедушка или же он любил ее прабабушку и прабабушка его любила. И в эвакуацию поезд, в котором ехали эти люди, весь разбомбило — только младшая их девочка и осталась в живых.

И Нила вспоминала, как она приходила в промерзший дом, в котором лежала мертвая мама, и как крутился умирающий боец и стянул с мамы холстину, и подумал, наверное, — вот моя невеста — смерть. Но об этом она не хотела рассказывать. Когда Нила везла Лену и Вовика в эшелонах, она как бы знала, что мама поручила ей довезти детей, а сама охраняет их. Об этом никому нельзя было говорить. Она могла рассказать только о тетке Гане, как ее позвала на реку смерть.

В детдоме был мальчик, который знал, как станут оживлять умерших людей — по науке, а не по Богу. Это тоже рассказывали друг другу по секрету. Ниле рассказала об этом мальчике хорошенькая подружка. Она же и привела ее к мальчику — он не вставал, потому что у него после контузии не действовали ноги.

— Расскажи ей, — сказала, излишне смеясь, хорошенькая подружка, — как будут оживлять мертвых.

— Не оживлять, а восстанавливать, — поправил мальчик. — Если, конечно, хоть что-нибудь от мертвых останется.

Нила хихикнула — ей показалось, что мальчик шутит, но он строго посмотрел на нее. Он вытащил из-под матраса лупу и подозвал Нилу:

— Подойди, не бойся, девочка.

И показал ей через лупу на коже руки как бы продолговатые зерна.

— Это клетки, — сказал он.

Выходило, что из любой клетки тела, даже от давно умершего человека, — пусть от него одни кости остались, все равно и в костях есть клетки — можно вырастить точно такого человека, каким он уже был. Сейчас пока не умеют, умеют только жениться (в голосе мальчика проступило презрение, а Нила испуганно смутилась), но жениться — это совсем другое дело, от того, что клетки двух людей перемешаны, получается уже другой человек. Чтобы тот же самый человек получился, нужна именно одна, именно его клетка. В будущем научатся выращивать из их же клеток прошлых людей, сколько бы лет ни прошло, хоть тысячи. Потому что кости-то всегда остаются. И зубы. И волосы. В сказках живая вода, а в жизни это будет наука. Так ему папа рассказывал, а папа у него был профессор. Воскрешение из мертвых — это по религии. По-научному называется восстановление, реставрация.