Нинель Громыко - Комсомольский комитет

— Вон Гриша! — весело вскрикнула Люся, показывая куда-то в сторону, в гущу молодежи. — И ведь катается как хорошо! А к нам не подходит. Ишь! Подождите здесь, я сейчас! — быстро сказала она и скользнула, легко лавируя.

Игорь и Лена Силина не увидели. Они покатились по кругу. Каток был огромный, четырехугольный — залитое футбольное поле. И Лена, которая каталась не очень хорошо, запыхалась.

Вернувшись на то же место и поджидая Люсю и Григория, они сели на скамейку возле снежного вала, окаймлявшего каток.

Лена взяла горсть снега, скатала из него комок, и перчатки сразу вымокли. Игорь отобрал у нее комок и бросил далеко в сторону.

— Игорь! Скажи обо мне как о человеке вообще. Как ты меня считаешь? — вдруг звонко попросила Лена.

Игорь молчал. Казалось, он внимательно смотрел, как мелькают перед ним, пригнувшись, юноши и девушки, как развеваются за ними цветные шарфики, слушал скрип льда под коньками.

— Игорь, скажи, в самом деле, — настойчивее попросила Лена.

— Я думаю! — сказал Игорь, хмурясь и ломая в руках сухую ветку, которая попалась ему на снегу.

— Что думаешь?

— Сказать тебе или не нужно? Скажу! — вдруг решился Игорь, повернувшись к ней.

Игорь смотрел прямо перед собой на чистый, голубой, слегка припорошенный у краев снегом лед.

— Если бы мы встретились с тобой четыре, — сказал Игорь, медленно, как только один он мог, акцентируя слова; обломком сучка он нарисовал перед собой на льду, сильно нажимая, цифру «4» и повторил: — четыре года назад, я бы старался, чтобы отношения у нас с тобой сложились другие, чтобы все… все было по-другому.

— Я не об этом, ты не о том говоришь, — запротестовала Лена. Она испугалась и обрадовалась.

— Я тебе больше сказал. Как тебе не стыдно! — порывисто сделав ударение на слове «как», сказал Игорь. Он посмотрел Лене в лицо детски тепло и просительно и жалко улыбнулся.

А был чудесный зимний вечер. Спадал мороз. Где-то сзади звучало радио, над катком лилась, обнимая его, увлекательная мелодия вальса: «Вьется белый пушистый снежок…» Кружась, мерцая в электрическом свете, снежинки падали на лед. Незнакомая девушка стрелой пролетела мимо, она что-то кричала и большим блестящим коньком срезала цифру, начерченную Игорем.

Сбоку, тоже отдохнуть, присела стайка молодежи. Кто-то кого-то толкнул, послышался визг, хохот. Долетели обрывки разговора:

— Напрасно я двое носок надела — жарко.

— А мне ботинки стали малы.

— Дмитрий Скворушкин в позапрошлом году приз по конькам взял, а теперь совсем не катается.

Лена достала из кармана записную книжку и черкнула в ней фамилию «Скворушкин».

— Ты хоть на катке не пугай народ записными книжками, — улыбнувшись, сказал Игорь.

Помолчали, прислушиваясь к гомону, скрежету, смеху на катке.

— Странно ведет себя Соболев? — заглянув Лене в глаза, виновато спросил Игорь.

— Нет! — решительно сказала Лена. Взявшись за руки, подъезжали Григорий и Люся.

Лена поднялась. Она улыбалась Люсе, но в глазах ее стояли слезы.

— Замерзла я, — тихо сказала она, взяла Люсю за руку и, улучив минуту, когда Игорь заговорил с Григорием, покатила с нею вперед.

Все ближе, все ощутимей приближался Новый год. Он дышал на улицах свежим терпким морозом, проглядывал в настроении людей, оживленных, озабоченных, смотрел мохнатой зеленью множества молодых елок, продававшихся на улицах, из витрин магазинов, выглядывал пестрым богатством елочных украшений.

Игорь, как и все, задумывался: где и с кем, с какими самыми близкими друзьями он встретит самую первую, торжественную минуту Нового года, вместе со всею страною подымет за нее чарку вина.

Домик у Соболевых просторный, и Игорь хотел сначала собрать у себя школьных товарищей с женами, пригласив из горкома только Лену и Люсю. Но потом подумал: «Почему так?»

— Ты где Новый год встречаешь? — спросил он Григория.

— Не знаю еще… — смутившись, ответил Григорий, и Игорь понял: знает, просто не хочет сказать. Он подумал, что Силину мешает правду сказать снова какая-нибудь его «закавыка», и предложил:

— Давай соберемся тридцать первого у меня.

Белесые брови Силина полезли наверх. Небольшие глаза его неожиданно стали большими и круглыми, и даже рот, как у ребенка, изумленно раскрылся.

— Может быть, ты с девушкой? Так я тебя так и приглашаю. По-семейному, — спохватился Игорь.

— Какая девушка! — возразил Силин. — Ты как хочешь, Игорь, хочешь — сердись на меня, хочешь — нет, но только ты молодой работник, ты хотя бы советовался, ведь есть люди, которые годы проработали в горкоме.

— Вот я и советуюсь, — улыбнулся Игорь.

Силин в сердцах заметил, что если работники горкома соберутся на праздник вместе да еще выпьют… дружба заведется, естественно. Лучникова и так распустила Зайцеву, у Зайцевой из-за этого при Петрунине были большие срывы в работе. Разве не слышал Игорь о них?

— Слышал о них.

Силин волновался.

— Не пойми, что я сплетничаю. Лучникова секретарь. Мою точку зрения она на это знает.

— Значит, ты дружбы боишься, — сказал Соболев, а сам нахмурился. Вдруг почувствовал себя очень обиженным — ведь он пригласил Григория к себе. От всей души пригласил — и тот отказался.

— Я тебя не понимаю, — пожимая плечами, продолжал Силин. — Скажи, можешь ты критиковать человека, требовать от него, если с ним за одним столом водку пил?

— Кстати, Куренков на Новый год будет с нами.

Силин только передернул своими узкими плечами.

— Ты ищешь каких-то высших отношений. Я не спорю: может, они будут или есть. Только не у нас. И Куренков другом тебе теперь никогда не будет, не из того теста он сделан, вот увидишь! Он и не придет к тебе, очень ты ему нужен. А ты только распустишь дисциплину. Я, например, будь я секретарем да заведись у меня в горкоме друг, я бы сказал: или он, или я!

— Какое право ты имеешь так плохо думать о наших людях? — тихо спросил Соболев.

— Ну, как хочешь, только меня уволь, — раздраженно сказал Григорий. — Это мое личное дело, и ты не настаивай. Но хоть ты и секретарь, я и тебе не советую. Устроишь гулянку, да еще с музыкой?

Игорь промолчал.

— Да ведь весь город знать будет! У секретаря горкома комсомола! Вот посмотришь, как тебе и всем нам на следующий день в горкоме партии голову намылят за семейщину и за выпивку.

— Если ты так это расцениваешь, в самом деле, тебе лучше не быть с нами, — сухо сказал Игорь.

В последние минуты пятьдесят четвертого года, без двадцати двенадцать, Лена Лучникова подходила к дому Соболева. Была безлунная морозная ночь. Улицы города опустели, хотя еще час назад они были очень оживленны: люди торопились кто куда со свертками, с кульками в руках. Иногда встречались знакомые люди, они заходили в знакомые дома. Многие окна были ярко освещены, и сквозь них проникали на улицу говор, песни. Лене казалось, что она слышит звон бокалов и этот звон знаменует что-то особенное, радостное и счастливое, что должно наступить в новом, 1955 году.