Нинель Громыко - Комсомольский комитет

Заниматься привычной работой было трудно — мысли против воли бежали к нему. Это было мучительно. Лена уже не думала о жене Игоря. Лена знала, что ее зовут Тамарой. Разве Лена виновата перед нею? Она никогда не скажет Игорю о своем чувстве. Зачем? Чтобы смутить его? Ведь ей никогда не придется ждать от него взаимности. Лена покачала головой. И тут же снова задумалась. А может быть, Игорь не любит Тамару? Ведь он почти не говорит о ней. И, может быть, он, Игорь, однажды — вот сегодня, завтра! — скажет Лене, что она тоже нравится ему и он хочет, сам хочет ее взаимности. Но эта мысль показалась Лене чудовищной. Игорь не может ошибиться в человеке, не может, раз полюбив женщину, обратиться к другой. Это был бы не тот Игорь, которого полюбила Лена.

Неужели полюбила? Да, Лена впервые призналась себе в этом чувстве, и ей не было страшно своей любви.

— Чего же ты хочешь? — грустно и тихо, положив перед собой руки, спросила себя Лена. Иногда она пыталась убедить себя, что она хочет только одного — дружбы. Разве не вправе Лена назвать Игоря этим большим словом — друг? Но тут же появлялся и мучил другой вопрос: «А любовь, разве это плохо?» Лена удивленно и блаженно улыбалась, из стороны в сторону покачивая головой.

Вечером секретари обычно задерживались, чтобы подытожить проделанную работу и наметить план на следующий день. Но последние дни то Игорь допоздна задерживался в организациях, то Лену вызывали в горком партии.

Однажды Соболев, уходя вечером в институт, попросил Лучникову дождаться его; он хотел подробно узнать у нее об одной ее беседе с товарищами из хлебокомбината. И Лена ждала, полная трепета, смятения, тревоги. Вот Соболев пришел: вначале стукнула входная дверь, потом щелкнул выключатель в его кабинете. Лена понимала, что надо встать и пойти в этот кабинет. Так она раньше и делала. Только как это давно было! Может быть, для других неделя — это мало. А для Лены она уже стала вечностью.

Бывает, что один человек, встретив на жизненном пути другого, начинает чувствовать к нему симпатию. Идут дни, полные трудностей и столкновений, и к симпатии примешивается еще и глубокое уважение, потом вырастает взаимопонимание, появляется потребность друг в друге, основанная на привязанности, на взаимопомощи, на передаче друг другу богатства души — они ведь у каждого человека свои, собственные.

Игорь залюбовался Леной, когда она, смеясь, вошла в его кабинет. Она, видимо, удивилась, что он стоял в пальто, держа шапку-ушанку в руках, — круглыми, испуганно-удивленными стали ее нежные, лучистые глаза.

— Лена, давай завтра поговорим, а то уже поздно, — сказал Игорь. — Я хотел позаниматься сегодня.

— Хорошо, — согласилась Лена. — Ты первого на сессию едешь?

— Четвертого.

— А заниматься успеваешь?

Игорь остановился против Лены. Тревожная заботливость почудилась в ее голосе, и это тронуло его.

— А ты сама? — глядя в ее лицо, спросил он. — Ты ведь хотела готовиться в университет?

— Ой, Игорь! Что будет в горкоме, если оба секретаря будут учиться?!

Игорь ласково и укоризненно покачал головой. На лице Лены появилась слабая, беззащитная улыбка. Девушка была совсем близко, и Игорь словно чувствовал лучившееся из ее глаз тепло. У него вдруг страшно забилось сердце. Ему захотелось поцеловать девушку, и он притянул ее к себе. Хмелея, почувствовал, как рванулась она в его руках и замерла — она любила. И очень, очень близко Игорь увидел два больших, испуганных, горящих глаза. Близкая, понимающая, друг. Тамара… Словно уколов Игоря электрическим током, перед Игорем встала Тамара. Да, им последнее время все труднее становилось быть вместе. Но в Тамаре Игорь любил свою юность, любил ее всю — ее ямочки на щеках, ее волосы, ее ласку, ее добрую, тоже любящую душу. Лена? Один поцелуй, и возникнут отношения, которых не погасишь, которые ему не нужны и которые не порвешь, не порвав много хорошего между ними. Все это передумал Игорь за одно мгновение. И, уткнувшись лицом в теплое, прикрытое пушистым джемпером плечо Лены, замер, не пуская ее, хотя Лена, уже ласково и твердо отстраняя его, вздрагивающим голосом говорила:

— Ну что ты, Игорь? Что с тобой? Ну, пусти.

Наконец Игорь выпрямился, заглянул в глаза девушки и взволнованно сказал:

— Спасибо, Лена!

Они распрощались.

Лена бежала из горкома, пользуясь темнотой на улицах, по-ребячьи, совсем не солидно для секретаря, скользила по ледяным дорожкам, которые после недавней ростепели раскатала на тротуарах ребятня.

«Какое счастье, что на свете есть такие люди», — думала она. И Лена ругала себя, жестоко ругала за то мгновение, когда чуть было не разрешила Игорю поцеловать себя. «Какой он!.. Какой он… человек! Насколько он лучше, целомудреннее меня», — думала девушка.

В тот день, когда Соболев разговаривал с Леной о распорядке дня, он так и не успел съездить в автобазу, куда собирался целую неделю. И не первый раз получалось у Игоря: намечал он одно, а вклинивалось совсем другое. Бывало и так: поручал что-нибудь внештатному инструктору, увлекал его делом, которое они так интересно начинали вдвоем, а потом забывал проверить, что он делает, и спохватывался, лишь когда замечал, что у товарища пропадает интерес к работе. А заниматься с каждым инструктором, как он занимался вначале, Игорь не мог: не хватало времени. «Да, не умею я распоряжаться временем». Недаром Игорю стало совестно, когда пришлось в этом признаться Лене.

Однажды Игорь пришел в горком, когда в отделах еще было пусто и тихо, так же тихо, как в тот недавний вечер. Но в это утро Соболев с трудом заставлял себя не думать о Лучниковой, даже не то чтобы думать, а просто чувствовать, что она есть.

Когда в кабинет заглянула Кузнечик — посмотреть, здесь ли секретарь горкома, Игорь переписывал намеченный им распорядок дня.

Утром, до девяти, читать газеты. Час, с девяти до десяти, Игорь отводил для подготовки вопросов на очередное бюро.

Соболева приглашали на разные совещания в горком партии. Но на них и на бюро он ходил лишь в тех случаях, когда там слушались важные для него вопросы, хотя у Пурги или в отделах горкома партии бывал каждый день. Значит, туда тоже утром. Два часа на текучку… Хватит? Должно хватить. А ведь совсем недавно в поводу у текучки целыми днями шел весь аппарат. Обед. Время с двух до пяти проводить в организациях и учреждениях и еще час задерживаться в горкоме — подводить итоги, уточняя направление работы на завтрашний день, и вот вечером, именно вечером, работать с внештатными инструкторами. Ведь многие из них после работы могут на часок забежать в горком.

Среда и четверг планировались особо. Четверг был день бюро, и среда уходила на подготовку — и к этому бюро и к следующему, чтобы заранее ознакомить членов бюро с материалами к нему.