Нинель Громыко - Комсомольский комитет

— Нет, я не вступил, — смущенно ответил Тошка и потянулся к нему за папиросой.

— Ага, — подытожил парень. Он посмотрел на девушек с завода. — Только я не пойму, какое дело вашему первому цеху до нашего УНР?

Даша начинала сердиться. И сама не заметила, как досада выживала в ней боязнь.

— Очень простое, — вспыхнув, сказала она. — У нас тоже есть молодежное общежитие. Только у нас уже в одиннадцать часов посторонних не бывает. Сейчас двенадцать…

— То у вас, — издевательски сказал парень. Он пододвинул другой табурет и уселся напротив Даши. Нагнувшись к ней, глядел черными нахальными глазами прямо в ее хорошенькое лицо.

— Вас как зовут? — в упор спросила она.

— Положим, Анисим Мухин.

— Вы кем работаете? — гневно спрашивала Даша.

— Я то есть? Положим, здесь никем не работаю, — с усмешкой отвечал Мухин.

Даша вспомнила, что в этом общежитии обретаются парни, которые нигде не работают, занимаются кражами, и осеклась. Выручила Надя:

— Видите ли, здесь был секретарь горкома комсомола товарищ Соболев.

Соболева унээровцы помнили очень хорошо: вскоре после того, как он побывал на строительстве, в общежитие провели радио, поставили тумбочки, шахматы и шашки дали.

— Можно к этому прибавить: наряды теперь пишут да работой обеспечивать стали. Только Соболев уехал — и все по-прежнему, — угрюмо проговорила Чоботова.

— Что по-прежнему? — спросил Мухин, поворачиваясь к Чоботовой, и что-то зловещее было в его дрогнувших плечах под широким бушлатом.

— Ничего, — коротко ответила Маруся, встала и вышла. Мухин усмехнулся ей вслед.

— В самом деле, сегодня воскресенье, почему вы не в клубе? — с невинным видом спросила Даша.

— А чего мы там не видели? — вызывающе спросила Бубнова, поправляя на груди дешевую брошку. — Прежде денег не было ходить, сейчас зарабатывать стали, так чего там? Танцы? Своих хватает.

— Нет, ребята, ну, как так можно? — говорила Надя. — Что вы видите? Работа да здесь… выпивка да балалайка…

Слово за слово. Все согласились, что Надя права, никому не хотелось так жить. За жарким разговором никто не заметил, как встала и вышла Даша. Филатов спохватился, лишь когда и Мухина не оказалось в комнате. Чтобы не пугать Надю, он ничего не сказал ей и тихонько вышел в коридор.

В соседней комнате на столе тоже стояли пустые, видимо только что распитые, бутылки — вчера ведь в УНР была получка; на полу валялись хлебные корки и селедочная голова. Но ребят не было. Филатов заглянул в другую комнату — тоже пусто. Постучал к семейным, там спали. Выбежал на двор.

Унээровские ребята стояли у самого крыльца: одни — раздевшись, другие — накинув на плечи ватные стеганые куртки, точно на спектакле.

Даша Хохлова прижалась к завалинке. В лунном свете блестели ее глаза. Видно было, что Мухин хотел оттеснить Дашу за угол, но это ему не удавалось. Даша уже ничего не боялась, она ругала Мухина, чувствовалось, что она его ненавидит.

— Эх, и чешет! — с удовольствием проговорил Филатов, он хотел броситься на выручку, но остановился.

С Дашей произошло вот что. Она рассердилась по-настоящему. «Что они, не такие люди, как мы? — думала она о строителях. — Почему здесь должны хозяйничать мухины? Обрадовались: в мутной воде рыбка ловится». Даша досадовала на Бубнову, решив, что Соболев совершенно напрасно ее пожалел, давно ее надо было выгнать. Страху у Даши как и не бывало. Можно ли терпеть, чтобы в Озерной их соседи так жили? Даша решила посмотреть, что делается в других комнатах. У ребят тоже выпивали. «И так еще мало получают, завтра ведь хлеба купить будет не на что», — подумала Даша, останавливаясь на пороге.

Ребята гостеприимно пригласили девушку к столу. Но, увидев пьяные лица, Даша сделала шаг назад. Сзади стоял Мухин. Он не уступил Даше дорогу, а когда она хотела обойти его, сказал:

— Постой. Погоди.

«…Уж труса праздновать не буду!» — подумала Даша и остановилась.

— Выйдем! — Мухин кивнул на крыльцо. Видно было, ему понравилась смелость девушки. В углах его красивого рта дрогнула усмешка, на этот раз дружелюбная. — Поговорить хочу, — пояснил он.

Даша повела плечами, посмотрела на Мухина снизу вверх — он, как и Корнюхин, был чуть не в два раза выше ее ростом.

— Тут поговорим, — сказала она, отходя к стенке коридора. Но она просчиталась. Стоило ей повернуться спиной, как Мухин схватил ее сзади под мышки. Коридор был короткий — два шага, и, не успевшая опомниться, Даша уже стояла на улице, на снегу. Она не закричала, и это тоже понравилось Мухину.

— Тяжеленькая. Даром что мала, — пошутил он.

Даша сразу не нашлась, что и ответить.

— Вот что, — сказал Мухин. — Ты девка ничего. Но ты сюда не ходи. И Надежде своей закажи. Понятно, шары голубые?

— Очень понятно! — вспыхнув, сказала Даша. — Только чего ты здесь распоряжаешься? Подумаешь, нашелся!

— Стало быть, распоряжаюсь, — раздельно сказал Мухин.

— Да кто ты такой? Ты здесь не живешь, я знаю! У нас в поселке нет таких, как ты. Чем ты живешь?

— Ну, ну, договаривай, — подбоченившись и подступая к Даше, сказал Мухин. — Докажи, чем я живу!

Доказывать Даше было нечем. Она могла лишь предполагать.

— Ведь не работаешь? — пятясь, спросила она. Но рассматривала Мухина с любопытством.

— Ну? — наступал Мухин.

— И как тебе не стыдно? — разразилась Даша, останавливаясь у завалинки. — Ведь в советской школе учился? Чего сюда пришел, кровь пить? Клопов и так в этом грязном общежитии хватает, не бойся! Посмотри, как люди кругом нужны! Строек сколько! Да ты не маши руками, ты посмотри на них — вон, чисто клешни, горы ведь ими ворочать можно! Думаешь, боюсь тебя? Вон ты сам себя боишься, посмотри на себя! И пьешь оттого, что боишься, за водкой спрятаться хочешь…

Даша, может быть, еще долго бы «разорялась», если б не стал рядом с ней Филатов.

Возвращались в поселок за полночь. Филатов по-прежнему молчал, но кто бы знал, что творилось в его душе!

До сих пор Антон был весьма высокого мнения о себе. Ему казалось, что он знает жизнь, что он прошел сквозь огонь, и воду, и медные трубы. Сначала Антон не думал долго задерживаться на заводе. Но очень уж было хорошо жить в светлом сухом общежитии, где каждую неделю меняют постельное белье, рядом со столовой, где всегда найдешь, чего душа просит. Лучше зарабатывать в месяц тысячу рублей, которых за глаза довольно на жизнь, чем скитаться по крышам вагонов, ночевать под заборами, торжествуя лишь в минуты удач, и всегда чувствовать себя как затравленный заяц.

Но не каждому дано прийти на завод, овладеть профессией. Антон не осуждал Мухина и его друзей: каждый живет для себя, каждый сам ищет свою дорогу.

Месяц назад скажи Филатову, что можно прийти в чужой дом и поинтересоваться чужими личными делами, Тошка сказал бы сердито: «Кому какое дело? Пусть ко мне придут, в морду дам!»