Нинель Громыко - Комсомольский комитет

В то утро, когда надо было идти на воскресник, Даша проспала. Потом понадобилось заштопать чулок: «Обойдутся без меня», — решила она.

Полуодетая, Даша повалила на кровать младшую сестренку Олю и щекотала ее за то, что та утащила у нее и спрятала туфлю. Девочка визжала и брыкалась. Сестры любили повозиться. В это время в коридоре раздался легкий быстрый топот и ворчанье матери: «Разденьтесь же, разденьтесь, ох и козы!» В комнату влетели, прямо в валенках и пальто, Надя Веснянкина и с нею девушка из третьего цеха.

— Да-аша! — удивленно протянула Надя, увидев подругу непричесанную, в расстегнутой блузке. — Ты это что?

— А что? — Даша улыбнулась, сверкнув подковкой ослепительно белых ровных зубов.

— А воскресник?

— Я уже про него и думать забыла, — рассмеялась Даша и в одних чулках побежала в другую комнату за стульями, чтобы усадить девчат. На бегу крикнула: — Да раздевайтесь!

— Да-аша! — уже испуганно воскликнула Надя. — Мы ведь за тобой. Мы вышли на воскресник, нас собралось всего человек сто, и нам велели идти за неявившимися.

— Ну? — на полдороге остановилась Даша.

— Да! — словно удивленно и вместе требовательно говорила Надя. — Соня Цылева сказала: пусть позже начнем, но чтобы все пришли, чтобы каждый понял ответственность.

— Ой, девчата, скажите, что меня дома не было, — растерянно сказала Даша. И тут же повелительно добавила: — Скажите, хорошо, ладно?

Подруги знали, что Даша, очень бойкая на людях, становилась тяжела на подъем, когда оставалась одна. И она не была такой простодушной, какой могла показаться сначала.

— Нет! — вспыхнув, сказала Надя. — Да как же это? Врать. Нехорошо. Нет! Ты уж иди.

— И потом вчера мы с отцом пилили дрова, и сегодня мне колоть, ох, сколько надо! — Даша снова сказала неправду: дрова обычно колол отец, но сейчас он ушел к товарищу, и Даша убеждала себя, что отец может задержаться, тогда колоть придется ей. Лучше уж дома дрова колоть, чем сейчас одеваться, спешить… Еще вечером в общежитие унээровцев надо идти. И просто хотелось настоять на своем.

— А мы поможем, — просто сказала девушка из третьего цеха. — Соня велела, кто дома занят, помочь, только чтоб явку обеспечить.

— Да у нас топор один, — рассмеялась Даша.

— Даша, ну попроси топоры у соседей, — умоляющим голосом сказала Надя.

Даша покрутила головой, подергала крепкими плечами и изумленно уставилась на подруг.

— Вот привязались! Да дрова не к спеху, у нас сегодня топить есть чем. Но я прежде поем, я есть хочу.

— Ешь, — снисходительно согласились девушки. — Только быстрей. Нам еще в несколько домов зайти надо…

Даша все-таки принесла девушкам стулья. Пристроившись на краешке стола, она торопливо пила чай, разбавив его холодной кипяченой водой, чтобы можно было пить скорее, огромными кусками откусывая хлеб с маслам.

— Будете со мной? — обратилась к девушкам.

Те только руками замахали.

Вошла мать, поворчала:

— Ешь лучше, знаю я тебя: молодо-зелено… Все спехом.

Даша загадочно улыбнулась. Ей вдруг понравилось, что за нею пришли, что без нее вот, оказывается, не обойдутся.

Поселок Озерная рос когда-то на открытом поле. Потом примкнул к лесу. Потом стал врастать в него. И названия новым улицам дали: Первый просек… Девятый… Пятнадцатый… Древние лесные деревья, нетронутые, остались в палисадах, они словно охраняли домашний покой застройщиков-рабочих. Другую часть поселка занимали многоквартирные рабочие дома.

Был чудесный солнечный день. На ослепительно белой коре высоких стройных берез точно кто-то огромным корявым пером нацарапал черные таинственные знаки — это потрескалась, разрастаясь, кора, зарубцевалась многослойными чешуйчатыми наростами. Ввысь, к голубому небу, поднимались огненно-оранжевые сосны. И хотя в чистой яркой дали голубого неба не было видно ни облачка, стоило пробежать безмятежному легкому ветерку, и под деревьями шел снег: он срывался с сучьев быстрыми стайками белых комочков и снежинок. На крышах новых домов из-под серебристого снега проступала розовая черепица. И снег был словно множество маленьких звездочек, которые то тухнут, то загораются.

Гурьбой пробежала на горку детвора; несмотря на сильный мороз, женщина вышла к колонке за водой в одной вязаной кофточке. Повстречался дед-пенсионер, девушки хором поздоровались с ним.

Через час девчата, уже всемером, вошли на территорию затихшего завода. Впрочем, не затихшего: за корпусами звенели молодые голоса.

На большом фанерном листе, прибитом к столбу, черной краской было написано, кто из комсомольцев по неуважительным причинам не явился на воскресник. Из группы Варежки не было одного Пескарева.

— Шурок! Что там с Митькой, не знаешь? — крикнула Даша попавшемуся им на дороге Веснянкину.

Шурка катил большое заржавленное колесо. Он толкнул колесо и нехотя ответил Даше:

— Ты что, не знаешь Митьку? Я сам за ним ходил. Время только зря потратил. «Не пойду», — говорит, и все.

Даше стало стыдно, что она сама чуть было не поступила, как Пескарев.

Даша никогда не бывала на воскресниках. Назначались они на ее памяти раз или два, и на них почти никто не являлся.

Мороз был сильный, и рукавицы давно стали мокрые, но все равно было жарко. Как же все-таки может быть увлекателен этот добровольный труд!

Еще ярче становилось солнце, укорачивались серо-голубые тени на свежем снегу, искрящемся и таком ослепительно белом, что на него было больно смотреть. Ночью дул ветер; и там, где не проходила дорожка, где снег не был смят колесами машин, где его не раскопали комсомольцы, вытаскивая металлолом, и возле барабанов с готовым кабелем снег замер, искрясь нежными, наметенными ветром волнами.

Хорошо здесь было! Среди старых елей, строгих и красивых, что росли вдоль дороги, по которой обычно ходят рабочие, в их зелени висели на столбах белые матовые шары ночных фонарей. Вдоль множества тропок-дорожек, что жилками связывали корпусы цехов, были посажены молодые елочки. Они тянулись вверх, и каждая из них подняла свою прямую, словно по линейке сделанную вершину, длинную стрелку-веточку с большой мохнатой коричневой почкой на конце, спрятанной в зеленых иголках. Одна елочка почему-то засыхала, она стояла огненно-рыжая; яркий цвет ее словно подчеркивал, что она не хочет умирать.

Заводскую территорию поделили на участки. Каждый комсомолец работал как умел. Зина Гаврилова поднимала из-под снега сложенные возле тарного цеха, годами пролежавшие там старые, изношенные детали машин так, точно она боялась, что они взорвутся. Она пришла на воскресник в шляпке и в туфлях на высоких каблуках.

Веснянкины как-то быстро пристроились работать вместе; Шурка все время шутя придирался к жене, а Надя совсем не обращала на него внимания и все пыталась подсчитать, сколько же даст комитету выручка за металлолом.