Нинель Громыко - Комсомольский комитет

— Меня в газету разрисовываете? — с презрительной гримасой спросил он. — За брак, позвольте спросить? Газетчики! Двух слов грамотно не сумеете написать. Культура!

— Потише! — звонко сказала Даша. — Может, в нашей культуре мало «пожалуст» и «спасиб», да разве культура только в этом?

Дынников, скривив губы, глянул на Дашу и, не вынимая рук из карманов, пошел обратно в цех.

В дверях Ромка Дынников столкнулся с Филатовым.

— Идем мимо, Антон Батькович, нас сюда не звали!

Но Даша, увидев в дверях любопытную физиономию Тошки, уже выскочила из-за стола и подбежала к дверям. Она схватила Филатова за рукав комбинезона и, захлопнув перед самым носом озадаченного Дынникова дверь, потащила упиравшегося Антона на середину комнаты.

— Тошка, тебе комсомольское поручение, — выпалила Даша и обернулась к Але за поддержкой.

Та хотела что-то сказать, но промолчала.

— Ха, — сказал Тошка. — Я комсомолец, что ли? Своих дел хватает.

— Но мы просим, Тоша, — внезапно растерявшись, сказала Даша. — Без тебя мы просто не знаем как и быть.

Всякие просьбы «по-хорошему» действовали на Антона магически.

— Ну ладно, — смиряясь, сказал он. — Какое там еще поручение?

В крутильном отделении, где скручиваются кабели, грохочут фонарные машины. Каждая машина действительно напоминает три фонаря, положенных набок один за другим. В фонарях закрепляются катушки с проволокой, и фонари вращаются в разные стороны; с первого из них, самого маленького, идет внутрь следующего фонаря серебристая витая жила, это первый повив. Второй фонарь окутывает жилу средним повивом. А через калибр последнего уже ползет, наползает на вращающийся приемный барабан готовый толстый кабель, свитый из десятков, а иногда из сотен тонких проволочек. Потом этот кабель оденется резиной, закутается в броню. Он понесет в себе жизнь экскаваторам, пересекая поля, леса и горы, свяжет города нашей огромной Родины, ляжет на далеких морских глубинах.

Принимая смену, Даша Хохлова проверила исправность трущихся частей машины и перевела к нулю счетчик метража. Она штангенциркулем проверила технические данные, закрепила тормоза катушек и только после этого включила машину. Возле грохочущих фонарей, которые были чуть не в два раза выше ее, Даша сама себе казалась необыкновенно сильной и большой.

Попросив сменщика, который еще не ушел, поработать лишних «пять минуточек», Даша узкими переходами между крутильными машинами побежала в контору. У служащих кончался рабочий день. Надя Веснянкина запирала ящик стола.

Жена Шурика Веснянкина еще до замужества увлекалась шахматами, а недавно ей присвоили по шахматам второй спортивный разряд. Даша шахматы терпеть не могла из-за того, что Надя, бывало, долгие часы проводила за шахматной доской, Но нельзя же, чтобы все жили одинаково.

Даша передала Наде поручение.

— Главное, я Тошку уговорила, он с нами пойдет, — тихо, чтобы слышала одна Надя, говорила Даша. — Он строителей всех знает.

— Здорово! — выпрямляясь — тонкая, хрупкая, она была на голову выше маленькой Даши, — сказала Надя. — Двоим и правда страшно: я бы не пошла вдвоем. Неужели Антон пойдет?

— Да! — смеясь и махнув рукой, сказала Даша. — Сначала не хотел. «У меня, — говорит, — на стройке друзья. Чего, — говорит, — я с ними ругаться пойду?» А потом согласился: «Что ж, если для хорошего…»

Поправляя изящную меховую шапочку и повязываясь сверху теплым платком, подошла бухгалтер Изольда Павловна.

— Девочки! Опять секретничаете! — томно сказала она, поводя общипанными начерненными бровями.

Девушки недружелюбно посмотрели на нее и ничего не ответили.

— Бедная Наденька! — сочувственно сказала Лукошкина, надевая пестрые перчатки. — Сейчас домой заспешите, мужу ужин готовить?

— Нет, я только к сыну загляну. Сегодня шахматный кружок. Муж во вторую смену, он в двенадцать придет, успеется, — спокойно, с высоты своего роста глядя на короткую Лукошкину, ответила Надя.

— Шахматы! Что за занятие для женщины! — вздохнув, прикрывая глаза, медленно сказала Изольда. — Ничего хорошего вы, мои девочки, в этой дыре не видите… Вот я в молодости…

— Что вы в молодости? — язвительно спросила Даша.

Но Лукошкина не заметила насмешки. Полузакрыв глаза и цепко держа под мышкой сумочку, она мечтательно говорила:

— Большой город… театры, кавалеры, лодки…

Даша ответила быстро, но в тон Лукошкиной:

— Лодок и здесь сколько угодно… летом. Кавалеров круглый год хватает. А в большом городе небось леса не найдешь такого, как у нас!

Но Лукошкина не слушала Дашу.

— Девочки, вы всегда меня спасаете, — ласково сказала она, хотя ни Надя, ни Даша не помнили, когда же они спасали Лукошкину. — Вы в воскресенье ведь пойдете на танцы? Надя с мужем, конечно? Вы не зайдете за мной? Вам близко. Один интересный мужчина сказал, что хочет видеть меня на танцах…

— Заводской мужчина? — лукаво поинтересовалась Даша.

— Да, здешний, — кисло сказала Изольда. И тут же, спохватившись, добавила: — Но он не такой, как все…

— Мы не пойдем на танцы, — сказала Надя.

— Приглашены куда-нибудь? — осведомилась Лукошкина.

Надя не нашлась что ответить, а Даша бойко возразила:

— Мы в воскресенье в двадцатое унээровское общежитие идем.

— В двадцатое? — ахнув, растерянно переспросила Изольда. — Там же ни одного хорошего мальчика нет. Это не общежитие, это уголовщина. Вас убьют там!

Даша загадочно свистнула.

— Пойду, меня сменщик ждет, — быстро сказала она и выбежала из конторы.

Давно выздоровела Фаина. Возвращаясь из банка, она заходила в ясли и приносила домой завернутого в окаймленное кружевами одеяльце черноглазого розового мальчугана. Он весело агукал, очень редко плакал и научился сам, без помощи матери, держать свою верткую головку.

Отношения, так необычно завязавшиеся между Фаиной и Лилей в дни болезни молодой матери, незаметно превратились в дружбу. Не матери и не невестке, а именно скромной и предупредительной, мечтательной Фаине несла Лиля свои девичьи секреты. И Фаина, разглядевшая под внешним легкомыслием Лили доброе и отзывчивое сердце, свежий, хотя до сих пор плохо развивавшийся ум, вдруг прониклась к Лиле уважением и взялась ее «перевоспитывать», тем более, что и Лиля, хоть и была ее ровесницей, относилась к ней как к старшей: ведь Фая уже и техникум окончила и матерью стала.

Фая и Лиля часто встречались на кустовых комсомольских собраниях. Обе занимались в кружках по изучению истории партии и дома часто вместе читали книги. А уж стоило одной прочесть, книжку и похвалить ее, другая не успокаивалась, пока не прочитывала тоже.

Однажды вечером Фая, покормив и уложив в кроватку заснувшего сына, стирала пеленки. Сегодня она получила письмо от мужа. Он писал, что жив и здоров, проходит военную науку, но скучает по ней, по сыну, считает дни, оставшиеся до возвращения домой.