Нинель Громыко - Комсомольский комитет

Игорь слушал, нервничал, поглядывая на часы. Наконец, когда слезливый поток слов прервался, сказал, пожимая плечами и с искренним огорчением глядя в сплющенное, постаревшее лицо женщины:

— Но я ничего не могу сделать, Евдокия Трофимовна. Материалы уже переданы в прокуратуру. Там разберутся. Тут что важно. Чтобы такие случаи не повторялись.

— Не повторятся, не повторятся, — с готовностью заговорила Куренкова. — Это первый раз…

— А мне говорили другое. Не первый…

Соболев понимал, что надо поговорить с Куренковой подольше, все объяснить ей. Но время позднее — и дома его ждут и доклад еще не кончили.

— Простите, Евдокия Трофимовна, у меня работы много, заходите как-нибудь в другой раз. Заходите к нам домой!

Куренкова поднялась.

— Судить Осипа не будут? — настороженно спросила она.

— Обязательно будут, — с сожалением сказал Игорь.

Куренкова зло взглянула на Соболева.

В этот вечер Игорь и Лена почти до полуночи читали и правили доклад.

Многие разделы Игорь предложил переписать, потому что они были очень общими. Лена согласилась.

Позвонил телефон.

— Ну когда же ты придешь? — капризно спрашивала Тамара у Игоря.

Игорь и Лена очень удивились, что Москва уже передавала последние известия. Звучный голос диктора несся над городом из репродуктора, укрепленного на столбе неподалеку от горкома. На улице Игорь и Лена не заметили, как от тополя, росшего напротив горкомовской двери, отделилась согнутая фигурка и шмыгнула за ними. Закутанная в теплый платок старая женщина плелась за молодыми людьми весь квартал, пока они на перекрестке, подав друг другу руки, не разошлись каждый в свою сторону.

На следующее утро Люся Зайцева спешила в горком обычной дорогой — по Советской улице. У нее был очень мелкий, истинно дамский шаг: она бойко и часто постукивала точеными каблучками изящных меховых ботинок по обледенелому асфальту тротуара. То и дело попадались знакомые, тоже торопившиеся на работу, Люся звонко, тщательно выговаривая слова, отвечала на приветствия, здоровалась сама.

Люся заглядывала в витрины магазинов, думала и о предстоящем пленуме и о том, что Лена Лучникова, наверно, очень волнуется, и в уме прикидывала, сколько еще дней осталось до получки и где бы достать дымчатые чулки, которыми, как ей недавно рассказывали, «болеет» вся Москва.

— Люсечка! — раздалось сзади.

Люся остановилась. Ее догоняла Куренкова. В каждой руке она несла по тяжелому бидону — видимо, торопилась на базар продавать молоко. Люся знала Евдокию Трофимовну: Куренкова до войны носила Зайцевым молоко, но потом была уличена в том, что разбавляла молоко водой, и ей отказали.

Люся сразу поняла: Куренковой что-то нужно. Все ее сморщенное, сплюснутое лицо являло показное доброжелательство: Евдокия Трофимовна улыбалась широко, но улыбка у нее была неприятная. Поравнявшись с Люсей, она с трудом поспевала за ней, потому что Люся пошла еще быстрее.

— Красавицей стала. И ботиночки хорошие. Давно купила? — тараторила Куренкова, то заглядывая Люсе в лицо, то рассматривая одежду на ней.

— Давно, — сухо отвечала Люся.

— Нарядная ты какая стала! Словно и в Сибирь не ездила. Оттуда ты вернулась похудевшая, — все улыбалась старая женщина: некрасивая улыбка ее открывала редкие желтые зубы.

Люся, искоса взглянув на нее, промолчала.

— Ты все в горкоме работаешь?

— Да!

— Я вчера у вас в горкоме была. Девушка у вас там есть такая… хорошенькая, Леной зовут.

— Была, была такая девушка, — передразнила Люся и прибавила шагу. Она снова взглянула на Куренкову и усмехнулась — у той по носу катилась крупная капля пота, а она, «язык на плечо», все бежала рядом с Люсей.

— Хорошенькая девушка! — повторила Куренкова. — Она замужем?

— Нет! — резко ответила Люся. «Что тебе нужно, черт старый», — негодовала она.

Куренкова бежала за Люсей, переваливаясь с ноги на ногу, но бидоны она старалась удерживать на одном уровне, чтобы из них не плескалось молоко.

— Часто Лена в горкоме допоздна остается? — в упор спросила Люсю Куренкова.

— Когда нужно, остается, — ответила Люся. Они подошли к перекрестку. Люся выждала минутку и ловко перебежала дорогу между двумя встречными машинами, Куренкова осталась позади, она уже не собиралась догонять Люсю. «Так тебе и надо», — оглянувшись, подумала Люся.

В горкоме Люся рассказала Лене о Куренковой.

— Все-таки напрасно ты с ней так, — укоризненно сказала Лена. — Она старая и… нельзя…

— Знаю, что нельзя, — с брезгливой гримаской сказала Люся. — Да уж очень она противная.

Тамара, придя с завода домой на обеденный перерыв, увидела, что обед, по обыкновению, готов, хотя Наталья Петровна куда-то ушла. Тамара вспомнила, что та собиралась на несколько дней за город к своей старинной знакомой. Обедать одной не хотелось. Обернув кастрюльки газетой, Тамара прикрыла их теплым платком, чтобы не остыли до прихода Игоря, и села писать родным письмо.

Во дворе скрипнула калитка. Тамара выглянула в окно. На крыльцо подымалась Куренкова. Она несла кринку молока.

Обычно Тамара ходила к Евдокии Трофимовне за молоком сама. Удивившись ее предупредительности, она быстро открыла дверь.

— Зачем вы беспокоитесь? Я бы вечером зашла.

— Ничего, ничего, Тамарочка… — хлопотливо ответила Куренкова.

Пока Тамара переливала молоко из кринки в кастрюльку, Куренкова сладким голосом говорила, что раз Натальи Петровны дома нет, она очень беспокоилась, не осталась бы Тамарочка без молока, и молоко хорошее — свежее, парное. Бросив несколько комплиментов насчет простенького шелкового платья, в котором была Тамара, и похвалив ее вкус, Куренкова как бы между прочим сказала:

— И что твоему Игорю нужно? Такая жена умница, хозяйка.

— Наверно, ничего больше не нужно, — рассмеялась Тамара.

— Как сказать… — и такое было в тоне Куренковой, что Тамара насторожилась.

— Вы к чему? — спросила она, возвращая кринку.

— Жалеючи тебя… — поджимая губы, сказала Куренкова и замялась у порога.

Тамаре не стоило большого труда заставить старуху рассказать, в чем дело. Та точно знала: муж Тамары изменяет ей. Нашел шлюху в горкоме, «секретарша какая-то, он сам мне говорил, Ленкой зовут», это с ней он прогуливает вечера.

— И девка-то так, одна видимость, — тараторила Куренкова, бледными глазками наблюдая за Тамарой, которая остановилась перед ней, опустив руки. — Шла я сегодня с Люськой Зайцевой на базар.

— Зачем же Люся на базаре сегодня была? — машинально перебила Тамара.

— Не была она на базаре! — нетерпеливо махнула рукой Куренкова. — Говорю тебе, я ее встретила. Я ее вот такусенькой знаю, как твоего Игоря. — Куренкова показала рукой два вершка от пола. — А то я б стала близко к сердцу принимать? Игорь ведь мне как родной. Остановила Люська меня, «Ой, — говорит, — тетя Дуня, чего на белом свете делается? Игорь Александрович-то наш — кто бы подумал? Кажин вечер ведь с ней, кажин вечер…»