Нинель Громыко - Комсомольский комитет

Игорь позвонил на молокозавод. Вахтер ответил, что Тамара Александровна ушла, как и всегда, в пять часов. Игорь поискал на столе, на диване — записки Тамара не оставила. Ушла к знакомым? В кино? Но она обычно предупреждала.

Игорь навел в комнате порядок. Сел заниматься, но в голову ничего не шло. То ли потому, что только что была сдана сессия и так хотелось отдохнуть. Игорь закрыл учебники, переставил настольную лампу на спинку дивана и раскрыл «Водителей» Рыбакова. Книга, вначале показавшаяся Игорю сухой, увлекла его поэзией труда шоферов — казалось бы, такого обычного труда.

В первом часу ночи вернулась Тамара. Игорь удивленно и радостно спросил:

— Где ты пропадала?

Тамара размотала платок, скинула пальто. Подошла к зеркалу и, поворачиваясь перед ним, стала рассматривать свое вечернее платье. Черное, оно очень шло к нежному лицу Тамары, к ее роскошным каштановым волосам. Ответила Тамара не сразу, холодно, вызывающе и не глядя на Игоря:

— В ресторане!

— В ресторане? — обалдело переспросил Игорь.

— Не бойся, не скомпрометирую, — с отчаянием сказала Тамара. — Мы в закрытой кабинке сидели, нас почти никто не видел?

— Кто это мы?

— Крутилин Юрий Алексеевич и я. Я не ты, скрывать не буду.

Тамара едва сдерживала слезы, но старалась, чтобы муж их не заметил.

— Выйди в другую комнату, переодеваться буду, — потребовала она.

Игорь, побледнев, вышел. Когда он вернулся, Тамара заботливо протирала суконкой новые туфли и укладывала их в коробку.

— Странно, очень странно, — сказал Игорь, останавливаясь перед ней. — Крутилин приглашает тебя в ресторан, дарит тебе духи. — Игорь все-таки настоял, чтобы Тамара сказала, кто подарил ей духи.

— Юрий Алексеевич вовсе не такой плохой человек, как ты думаешь! — сказала Тамара.

— Да я против него ничего и не имею, — сказал Игорь. — Только жуковатый…

— Добрый, славный… Отзывчивый, да-да, отзывчивый человек.

И потому, что Игорь молчал, изумленно глядя на нее, Тамара, понимая, что говорит глупости, с отчаянием, со слезами на глазах закричала:

— Он не распутник! Что ж, что я ему понравилась, он холостяк. Что ж, что дарит? Ты же мне не привез из области духов? Ты, наверно, своей Лене привез.

— Тамара, ну что ты, что с тобой сделалось, я тебе говорил, что заходил в ма… Постой, постой… Лена… Какая Лена? — И вдруг Игорь понял страшный смысл Тамариных слов. — Тамара, милая, какое недоразумение! С чего ты взяла? — говорил Игорь, обнимая вздрагивающие плечи жены.

Но Тамара оттолкнула Игоря. Бросив туфли в нижний ящик гардероба, она подбежала к дивану, упала на него и, уткнувшись лицом в валик, заплакала громко, навзрыд.

Игорь попытался успокоить ее:

— Ну, я виноват. Я все время занят. Но я обещаю: теперь мы больше будем бывать вместе, обязательно. Ну, может, я тебя чем обидел. Ну, дорогая моя, не надо. Ведь я места себе не нахожу, когда ты расстроена.

Но Тамара, приподнявшись, с мокрым злым лицом выкрикивала:

— Теперь мне понятно, почему у тебя никогда не было для меня времени! И ты ввел ее в дом! Так и от меня… от меня ожидай теперь то же самое!

— Тамара!

— Тебе все нужны, только не я! В городе… тысячи человек, и до каждого тебе есть дело, что с ним будет… через десять лет! А вот что со мной, тебе нет… Тебе не нужно, не интересно это!

— Тамара, но ведь в городе есть много твоих сверстниц, которым живется гораздо тяжелей, чем тебе.

— Скажите, союзный деятель! Мне до них нет дела, и тебе не должно быть!

Не будь этой последней фразы, Игорь продолжал бы уговаривать Тамару.

— Ну перестань, Тамара, не нужно. Надоело, — довольно холодно сказал он.

— И разговаривать с тобой не хочу! — задыхаясь, сказала Тамара и замолчала, только зло поглядывала на Игоря. Странными выглядели ее всегда такие мягкие серые глаза — в них блестела злость.

Игорь постелил себе постель.

— Как это несерьезно, по-женски, в плохом смысле по-женски — не разговаривать, вместо того чтобы разобраться, — раздраженно сказал он.

Толя Чирков слыл одним из самых давних докладчиков горкома комсомола, но доклады он читал редко. Лена чувствовала, что комсомольцы могли бы полюбить Толю. Простой, очень непосредственный в отношениях с людьми, он умел хорошо выступать. Но в организациях Анатолия прозвали Чирком-свистуном за то, что он, многое отлично понимая, все-таки несерьезно относился к товарищам: был вспыльчив и часто поступал не так, как, казалось, хотел.

В тот раз, когда он не поехал на птицекомбинат, он оправдывался как мальчишка, сказал даже, что у него заболела мама, но это тоже оказалось неправдой. Толю вызвали на бюро, с ним довольно долго разговаривали, и только после этого, наконец, он выполнил задание на птицекомбинате. С тех пор прошло два месяца.

Лучникова пригласила Чиркова к себе, чтобы просмотреть вместе с ним разработку его доклада. Когда он вошел, Лена читала новые протоколы и отмечала то критическое, верное и нужное, что сказали комсомольцы на своих собраниях. Поздоровавшись с Чирковым, Лучникова машинально посмотрела книгу, которую он принес: «Очерки об Америке».

— Любишь Горького? — спросила Лена.

— …Очень люблю. И Маяковского я… так люблю… А ты?

— Тоже люблю, — сдержанно сказала Лена.

Она по-новому внимательно посмотрела на Анатолия. Но ничего не сказала. Отложила книгу и придвинула к себе доклад Чиркова. Сказала, что доклад ей не понравился: сухой, общий, полон надерганных отовсюду цитат.

И надо было видеть, как изменились Толины глаза. Они не стали ни больше, ни меньше, его зеленоватые светлые глаза, но приветливость исчезла, и что-то неуловимо нехорошее заблестело в них. Толя испытующе смотрел на Лену.

— Боевой путь всесоюзного комсомола — ведь это боевой путь и наших организаций, — страстно говорила Лена, будто не замечая того впечатления, которое произвели на Толю ее замечания, — но ты ведь и из истории почти не взял живых примеров, у тебя все больше громкие, всем известные слова. А уж о нашем городе ты совсем не говоришь. Например, кабельный помогает унээровцам, автобаза борется за рационализацию, — это надо пропагандировать, но это далеко не все, что нам нужно.

— Ну вот, — недовольно сказал Толя, — тебе всегда кажется, что ты одна много понимаешь, только не другие. Слишком умной ты себя считаешь, вот что.

Такие споры случались у Лучниковой с Чирковым не раз. И Лене казалось иногда, что Анатолий просто получает удовольствие, когда она сердится, спорит.

Однажды Лена сказала Соболеву, что с Чирковым невозможно работать.

— Поправлять его надо, — твердо сказал Соболев.