Нинель Громыко - Комсомольский комитет

— Хозяйство строительства, — спокойно, с легким оттенком веселого вызова подсказала Соня, отодвинувшись от окна.

Костоломов, не взглянув на Соню, рывком двинул остаток стула к стене и, приказав секретарше вызвать мастера, скрылся в кабинете.

Соня пошла было за ним, но секретарша тотчас привстала.

— Прокофий Фомич сейчас очень занят, к нему сейчас никак нельзя, — быстро говорила она.

Соня остановилась. Секретарша, позвонив по телефону насчет мастера, назойливо застучала клавишами пишущей машинки. Соня не вытерпела.

— Долго начальник будет занят?

— Долго.

— У него товарищи в кабинете? Совещание?

— Нет, — пальцы женщины с изумительной скоростью бегали по клавишам. — Отойди и не мешай, девушка, я тебе сказала, сегодня ты не попадешь к Прокофию Фомичу.

— Тогда извините, пожалуйста, я по важному делу, — вежливо сказала Соня, и, прежде чем секретарша вскочила вслед за нею, она была уже в кабинете Костоломова.

Начальник, задумавшись, сидел за столом. Он поднял свое большое, ставшее сейчас очень усталым лицо и безразлично посмотрел на Соню.

Соня просто и решительно протянула руку:

— Будем знакомы — Цылева, секретарь комсомольской организации кабельного завода.

Услышав «секретарь комсомольской организации», Костоломов вспомнил Соболева и внимательно посмотрел на девушку. Невысокая, совсем девочка, у нее едва сформировавшаяся фигурка и совершенно детское лицо.

— Кабельного завода? — повторил Костоломов. Своего работника Прокофий Фомич обязательно отправил бы обратно, он не любил, когда к нему врывались без доклада. Но кабельщицу…

Строители работали для кабельщиков. Еще недавно понятие «кабельщики» ассоциировалось у Костоломова с простым понятием «заказчики».

Но партийный актив завода пришел на стройку с авторитетом горкома партии. Эти люди, в сущности, такие же рабочие, как и те, что работали у него на объектах, позволяли себе вмешиваться в хозяйственные и организационные дела стройки. На их сигналы скорее, чем на просьбы Костоломова, откликнулись и трест и министерство! Прокофий Фомич понимал, что кабельщики во многом помогали ему. Но они принесли ему много хлопот и личных неприятностей.

— Слушаю вас, — устало, настороженно сказал он Соне.

Маленькие круглые губки Сони чуть выпятились, дрогнули. Синие глаза сощурились.

— Разрешите присесть? — спросила она.

— Пожалуйста, — вежливо ответил Костоломов. — Это с вами мы в поликлинике встретились?

— Со мной, — сказала Соня. Костоломов молчал.

— Мы поручили одной из групп нашего первого цеха помочь молодежи в двадцатом общежитии, — корректно сказала Соня. — В воскресенье комсомольцы группы ходили в общежитие и доложили, что помещение почти не отапливается — вода замерзает, что эти огромные комнаты нужно перегородить и отремонтировать. И нужно, чтобы воспитатели туда заглядывали!

Костоломов слушал багровея. Ну понятно, когда вмешивались люди из города или коммунисты завода по заданию горкома партии.

— А вам, собственно, какое дело? — грубо спросил он.

Соня вспыхнула.

— Вы оставьте этот тон, — требовательно сказала она. — Я с вами говорю как комсомолка и руководитель тысячи человек молодежи. Наши комсомольцы очень интересуются, до каких пор ваши молодые рабочие будут жить, точно какие-то пасынки и падчерицы?

— Не вижу необходимости отвечать вам, — устало и неприязненно сказал Костоломов.

— Решительно? — вскинув голову, спросила Соня.

— Решительно, — ответил Костоломов. Он нажал кнопку звонка и отрывисто сказал вошедшей секретарше: — Я вам сказал: я занят! Никого не пускать! — и углубился в бумаги.

Расстроенная секретарша с досадой обернулась к Соне.

Девушка не стала дожидаться, пока ее «попросят», и вышла сама. В приемной Соня остановилась, раздумывая, что делать дальше. Секретарша что-то выговаривала ей.

— Ваши порядки грязной метлой вымести надо, — сердито возразила Соня и сбежала вниз по лестнице.

В бухгалтерии управления, которая помещалась в нижнем этаже, у Сони было много знакомых. Ей, конечно, разрешили воспользоваться телефоном. Соня позвонила Болотниковой, спросила, где Пурга.

Потом она набрала номер заместителя Русакова, попросила его дать «газик» в распоряжение комитета комсомола «на полчасика». Зачем? Она просит простить ее, но этот разговор не для телефона. Получив разрешение, Соня улыбнулась и села возле аппарата поудобней. «Ага, так», — прищурившись, сказала она сама себе, и только теперь позвонила Куренкову.

— Павлик, чем занимаешься?

— Да вот фонарные машины взяли на профилактический ремонт. — Павлик назвал номера машин.

— Слушай, Павлик, есть срочное дело. Ты вот что: ты отпросись у начальника цеха на полчасика, скажи: из комитета комсомола поручение. Бери «газик», я уже договорилась, и дуй в УНР. Срочно, срочно! Чудак человек, не могу же я по телефону объяснить сейчас зачем.

Через четверть часа Павел Куренков вошел в кабинет начальника УНР.

— Просьба доставить вас к товарищу Пурге, он сейчас на кабельном заводе, — строго сказал он Костоломову, дипломатично, как просила Соня, умолчав, от кого просьба. — Машина у крыльца.

Когда в машину вслед за Костоломовым села раскрасневшаяся Соня, растерявшийся начальник УНР решил, что Цылева нажаловалась на него Пурге и поэтому секретарь горкома вызвал его к себе. Машина понеслась, разбрасывая колесами снег.

— Мы с вами одни могли договориться, — буркнул он Цылевой.

Соня весело улыбнулась.

— Знаете что, Прокофий Фомич, — сказала она, повернувшись к Костоломову и на мгновение кладя свои маленькие розовые пальчики на широкий обшлаг его пальто, — может, вы скажете, что я много моложе вас и все равно не будете меня слушать. Я вам сочувствую: у вас голова, бессонница… нервы… Только если бы вы больше заботились о них, и людям было бы лучше, и стройке, и вам.

Болотниковой в кабинете не было. Пурга сидел за ее столом и разбирался с начальником четвертого цеха.

— Ну, ну, пойдем к тебе в цех, — сказал он начальнику и встал, когда в кабинет заглянула Соня.

— Можно к вам, Артем Семенович?

— Вы по какому вопросу? — не узнав ее, спросил Пурга.

Он пошел было к вешалке, но остановился посреди комнаты.

Соня осмелела и вошла в кабинет. За нею, сразу потеряв грузность шагов и грозную осанку, вошел Костоломов.

— А-а, товарищ Цылева! — узнал Пурга, и в черных живых глазах его загорелись огоньки. — Ну, здравствуйте, юный комсомол! Здравствуй, Прокофий Фомич! Вы что — вместе?

Костоломов и Соня замялись. Костоломов вдруг, поняв, что Пурга не знал ничего о нем, с бешенством уставился на Соню, а Соня, чуть оробев, но все-таки задорно поглядывала то на начальника УНР, то на Пургу.