Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

— Да что же, я один, что ли, с лошадьми управлюсь?

— Уж это мы не знаем.

— Беженарь!

— Куда я от своих?! — Тома спрятался за спинами батраков, сел на землю, так что Тудореску и головы его не увидел.

Наконец порешили на том, что Матвей, дворник Диомид и несколько женщин проводят боярина до города; там он наймет других людей, а им уплатит по пятьдесят лей.

Тудореску быстро вошел в дом, прошел в кабинет, распахнул окно и оперся руками о подоконник. Несколько мгновений он смотрел в сад, потом обернулся, тяжелым взглядом обвел стены, остановил глаза на портрете короля Кароля.

— Эх, мамалыга! — произнес он с презрением и, захлопнув створки окна с такой силой, что стекло, звякнув, выскочило из рамы, выбежал на крыльцо. — Давай! — крикнул он и спустился со ступеней.

Каруцы, подготовленные к отъезду, заполнили весь двор. Матвей, Диомид и возницы стояли в молчаливой толпе у калитки. Мужчины — без шляп.

Тудореску тоже снял шляпу — надо попрощаться.

На крыльце дома с плащом на руке остановился управляющий Тоадер.

— Давай! — повторил Тудореску, но никто не двинулся.

Наконец вперед вышел Филат. Помедлил, взмахнул шляпой и только тогда начал:

— Мы решили, домнуле Тудореску, что, значит, раз советская власть скоро придет, задержать вас…

— Что? — выдохнул Тудореску.

— Богатство-то вы с нашего труда нажили. Не было бы нас — и ковров бы ваших не было. А то, как говорится, волы работают, лошади кушают… Задержать решили! — твердо произнес старик Ефим.

— Задержать? Меня?

— А что? Новая власть, она разберется…

— Говорят, у нее все одинаковые права имеют.

Батраки понемногу подступали к крыльцу.

Рука Тудореску поползла в карман, что-то нащупывая.

— Вы… вы… да я вас… С ума посходили!..

— Нет, что уж! — выступил вперед Тома. — Поезжайте, боярин, с богом. Жили — не целовались, и ругаться не надо.

— Но добро увозить не дадим, нет, — добавил Филат.

— В-вы!.. Черт! — Тудореску споткнулся на слове, взглянул на часы, еще раз на людей и кинулся к верховой лошади, стоявшей у калитки.

Почти никто не видел, когда господин Тоадер вывел из конюшни и заседлал карего боярского коня. К седлу он приторочил туго набитые сумы. Конь стоял в тени за флигелем. У домнуле Тоадера побледнел даже сизый широкий нос, когда он услыхал, как рабочие разговаривают с боярином. Через мгновение Тоадер сидел на коне, конь помчался прямо на людей. Завизжала Панагица — лошадь наступила ей на ногу, шарахнулся в сторону Тома, сшибая с ног Матвея. Господин Тоадер, озираясь, вертел над головой хлыстом. Но ворота были уже закрыты, а калитка, пропустив боярина, захлопнулась перед мордой коня, на котором сидел Тоадер. К управляющему подошел Филат. Не обращая внимания на его перекошенное лицо и хлыст, что дрожал и вился в его руках, Филат сорвал сумы, бросил их на землю, — высыпались в пыль серебряные ножи и ложки, какие-то свертки. Филат усмехнулся и так же неторопливо открыл калитку.

Через несколько минут боярин и управляющий превратились в пятнышки, которые скоро растаяли на светлой ленте убегающей по холмам дороги.

Люди переглянулись и возбужденно заговорили. К Мариоре быстро подошел Филат.

— А ну, беги в село, девочка, — решительно сказал он. — Позови сюда Штефана Греку. Да скажи ему, пусть еще кого возьмет… понадежней… чтобы все в порядке сохранить. Пусть скорей идут.

Мариора бежала по улицам Верхнего села и ничего не понимала. Здесь было безлюдно. Но открытые настежь ворота и замки на сараях и хлевах, которые никогда днем не запирались, говорили, что произошло что-то необычное. На улицах, развеянные ветром, валялись какие-то бумажки, в воздухе кружился белый пух, точно из перин. Вот, уткнувшись носком в землю, лежал ботинок. На земле распласталась совсем новая рубашка. Дом примаря, большой, новый, под голубой железной крышей, стоял с раскрытыми дверями и окнами. В распахнутые ворота был виден обширный двор — там валялись бочки, ящики; и мимо них торопливой и озабоченной походкой прошел куда-то к сараю средний из братьев Кучуков — Гаврил.

«Этот-то здесь зачем?» — удивилась Мариора.

Спустившись ниже по улице, девушка увидела Марфу Стратело. Марфа шла, ведя под уздцы свою гнедую кобылу: та устало носила боками и так же устало качала головой. А Марфа грозила кому-то рукой и кричала на всю улицу:

— Ах, разбойник проклятый, увести кобылу среди ясного дня! Привык собирать, чего не сеял…

— Про кого это вы, тетя Марфа? — спросила Мариора.

— Да примарь проклятый! Как стали они бежать, так скот из чужих дворов хватать начали. «В Румынию, — говорят, — чтоб цел был». Ой, волки! — И уже спокойно спросила Мариору: — А ты вниз? Штефана Греку ищешь? Наверно, он там. Иди, иди скорее, я тоже сейчас прибегу…

«Что это все значит? Происходит что-то небывалое». Мариора побежала скорей.

На улице, которая вела к примарии, Мариоре пришлось убавить шаг: здесь цепью, загораживая узкую уличку, стояли большие зеленые машины. Кое-где возле них ходили молодые веселые солдаты в какой-то особенной, тоже зеленой форме, с красными звездочками на фуражках. Около солдат вертелись полуголые ребята. Они отходили кто с конфетой, кто с пряником.

Лишь подойдя к примарии, Мариора поняла, почему ей до сих пор почти не встречались селяне. Во дворе примарии и на улице возле нее стояла большая плотная толпа. У многих селян на груди были красные банты. Кто-то смеялся, кто-то громко говорил. Старый пастух Кожухарь, возле которого остановилась Мариора, стоял с непокрытой головой и утирал глаза. Тут было много солдат, тоже с красными звездочками. Одни из них стояли в стороне, другие замешались в толпу. Мариора заметила, что солдаты с любопытством разглядывают и касы и селян. Некоторые объяснялись с селянами, жестикулируя, — должно быть, не знали языка. И солдаты и селяне улыбались друг другу так приветливо, точно были давно знакомы.

Возле примарии стояла машина. На открытом кузове ее стоял, должно быть, самый главный солдат, с квадратными красными значками на воротнике. Он, широко взмахивая рукой, говорил… Мариора еще не успела расслышать, что — кто-то взял ее за локоть. Она обернулась: это был Кир. Озорное лицо его счастливо улыбалось.

— Советские! Коммунисты! — возбужденно сообщил он, кивая на солдат. — А кузисты-то бежали — искры из-под пяток летели. Видела?

— Коммунисты? — одними губами сказала Мариора. — Кир! — она сжала его руку. И туг же, вспомнив просьбу Филата, быстро спросила: — Где твой отец?

Кир показал в толпу. Штефан действительно стоял там в первом ряду, торжественно сняв шляпу. А рядом с ним — Мариора даже сначала не поверила глазам — Нирша Кучук и корчмарь Гаргос. На груди у них тоже алели красные банты из шелковой ленты; причем банты были раз в пять больше, чем у других.