Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

Тома оторопело взглянул на Филата: Мариору?! Он и сам-то за всю жизнь дальше уездного города не был, а тут Мариору пустить аж в Тирасполь, на левый берег Днестра! Но Филат продолжал настаивать — он Тому, конечно, понимает: Мариора — девушка, к тому же неграмотная. Он бы и обращаться не стал, но человек нужен. Не возьмет же он своего восьмилетнего мальчишку? К кому же Филату обратиться за помощью, если не к Томе, с которым столько лет из одного корыта ели? Последнее убедило Тому, и он после долгого раздумья согласился отпустить Мариору.

Филат не сказал Томе, что взять девушку в Тирасполь ему посоветовал Кир. Кир много думал о том, что месяц назад ему сообщила Мариора; тогда же он рассказал об этом Филату, старику Ефиму и Иляне. Зная, что уличить Ниршу дело совсем непростое, они сначала решили присмотреться к нему. Но Кир видел, что Мариоре решительно идти против отца трудно. В селе уже была комсомольская организация. Кир был ее секретарем. Но девушка, точно чувствуя на себе вину, избегала друзей, больше сидела дома, за прялкой, даже на посиделках ее редко можно было видеть. И теперь Кир подумал, что поездка в Тирасполь для Мариоры, которая знала только свое село и боярскую усадьбу, может быть очень полезной.

Филат, Тудор и Мариора выехали затемно. Хорошие лошади — бывшие боярские — быстро домчали их до уездного города.

Едва брезжил поздний зимний рассвет. Каруца звонко гремела по неровному булыжнику мостовой.

Мариора первый раз была в городе. Она силилась рассмотреть его, но в серой хмури рассвета видела лишь узкую полоску мостовой, по которой они ехали, да по обе стороны ее серые, похожие друг на друга дома.

В городе ветер, казалось, стих, но мороз, окутавший Молдавию со вчерашнего дня, пощипывал щеки, и если бы каруца на выбоинах не встряхивала то и дело своих седоков, было бы очень холодно.

Откуда-то из-за угла появилась фигура человека в шубе.

— Делегаты? — крикнул он, приставив ко рту руки. — Подъезжайте к райисполкому, это около базара. Там вас машины ждут. Отсюда в Тирасполь машинами поедете.

День был не базарный, и на площади было еще безлюдно; лишь несколько молочниц возились возле рундуков, развязывали мешки с бидонами, наливали молоко в бутылки, доставали кувшины со сметаной. Филат взял с каруцы охапку сена, бережно, чтобы не растрясти, положил его лошадям.

— Как же с лошадьми-то будем? — спросил он.

— Как? Обратно отправим. Или ты, может быть, хочешь их продать? — пошутил Тудор, снимая с каруцы десаги с едой.

— С кем же отправим? Мариору-то мы с собой возьмем.

— Это еще зачем? Жених ее там ждет, что ли?

— Э, нет! — сказал Филат, поморщившись, и отвел Тудора в сторону. Удивленная Мариора проводила их взглядом.

— Ну, как знаешь, — проговорил Тудор Филату, возвращаясь к каруце. — Не стал бы Тома ругаться.

— Ничего, мы заступимся.

— Зачем я вам еще нужна? — робко спросила Мариора. Она тоже слезла с каруцы и отряхивала теплую вязаную кофту, которая заменяла ей пальто.

— Ни зачем не нужна, — ответил Филат. — Вместе выехали, вместе и поедем. Посмотришь, как там люди живут. Тудор вот говорит, что нашему брату, куда ни глянь, везде на шею хомут да аркан.

— Не придирайся к словам. — Тудор нахмурился. Широкое морщинистое лицо его, на котором даже в самую тяжелую минуту можно было увидеть усмешку, сейчас было сердито. Он глянул куда-то вдаль, добавил: — Я тебе так скажу: ты верь или не верь, а смотри больше.

— Смотрю, смотрю. Отстань.

Тудор поднял воротник короткого сукмана, сшитого из домотканого сукна, и, чтобы размяться, отошел, притопывая по мерзлой земле опинками [32] Опинки — примитивная крестьянская обувь, сделанная из одного куска сыромятной кожи. .

— Лучше подумай, как с лошадьми быть. Машины ведь ждут.

— Что же, хочешь с нами в Тирасполь ехать? — обратился Филат к Мариоре.

Она опустила голову, краснея, ответила тихо:

— Не знаю. — Потом подняла голову и, покраснев еще сильней, добавила: — Хочу, дядя Филат!

Тудор подошел, локтем толкнул Филата:

— Смотри-ка, наши, малоуцкие! Вот кстати!

На площадь на паре низеньких, но крепких лошадей въезжал Семен Ярели со своим соседом, безруким Алексеем Сырбу.

— Как доехали? — еще издали закричал Семен. Длинное лицо его, украшенное частыми, как семечки в тыкве, рябинками, уже успело покраснеть от ветра, а слишком веселые прищуренные глаза обоих седоков говорили, что они не забыли выпить на дорогу стаканчик-другой вина.

— Хорошо, — ответил Филат, поправляя упряжь. — Видишь, подморозило, грязи совсем нет. Вот только ветер сильный в поле, так и режет.

Семен и Алексей собирались домой, в Малоуцы. Вчера был базарный день. Они распродали вино и пшеницу, остаток дня протолкались на базаре и в магазинах, накупили всякой всячины и заночевали у знакомых в городе. Настроение у обоих было отличное.

Семен натянул вожжи, слез с каруцы.

— Значит, едете? — спросил он, с любопытством оглядывая односельчан, точно в первый раз видел их.

— Едем.

— Вы не торопитесь там, хорошенько все посмотрите! — доставая из кармана коробку папирос, попросил Семен. — Всем селом вас будем ждать. Угощайтесь, — он протянул раскрытую коробку. — Вчера решил побаловаться, купил. Первый раз в жизни папиросу курю. Не нравится. А придется докуривать, бросать-то жалко. — Он сунул папиросу в угол рта, подошел к своей каруце. Откуда-то из-под сена вынул отрез яркого сатина. — Посмотрите, вчера Вере купил. Теперь у нее платье из городской материи будет. Дожила дочка!

— Хорошая материя, — оценил ткань Филат. — Прочная и красивая. Сколько стоит отрез?

— Да даром! Полтора ведра вина продал — вот тебе и платье. При боярах такое платье бочку вина стоило бы.

— Катинка-то твоя живет? — опросил Тудор Семена, доставая кисет с табаком.

Семен довольно улыбнулся — на Катинку они нарадоваться не могли. Корова была хорошая: крупная, упитанная, а главное, молочная — Вера надаивала почти по два ведра молока в день. Семен сам выходил встречать ее из стада, часами возился в сарае, ревниво следя за чистотой стойла. Даже Вера замечала ему:

— Тебе корова дороже дочери стала!

— Что ты болтаешь! — сердился Семен и доказывал: — Ведь мы с твоей матерью всю жизнь о корове мечтали. Вот выйдешь замуж, будут у тебя свои дети — поймешь.

— Ладно уж, — отмахивалась Вера.

О Катинке Семен готов был рассказывать до вечера.

— Вот вернетесь, — сказал он, — приходите, сметаной угощу.

— У нас теперь своя сметана есть, спасибо.

— Ты чего это уставился? — спросил вдруг Тудор, заметив, что Семен рассматривает ноги Филата.

— Опинки мне ваши не нравятся.

— Смотри-ка! — проговорил Тудор и подмигнул Филату. — Что значит во дворе корова завелась! Может быть, Семен сапоги нам даст?