Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

Его поддержали:

— Мы не устали!

— В городе отдохнули.

— Лучше свой колхоз показывай!

Председатель посмотрел на гостей, чуть заметно улыбнулся:

— Ну, как знаете…

Большими и маленькими группками разошлись бессарабцы по Журам. Расспрашивали, верили и не верили, и всё удивлялись.

К обеду солнце растопило смерзшуюся ночью грязь, и, если бы не щебень, которым были вымощены улицы, не деревянные мостки, делегатам пришлось бы плохо.

— Гляди-ка, — заметил маленький чернявый бессарабец в рваных опинках. — У них на улице лучше, чем у нас в доме.

Тудор Беспалый как-то весь вытянулся, даже широкое лицо его точно стало длиннее, и трудно было понять: то ли похудел он за дорогу, то ли помолодел. Он всматривался в улицы села, в дома, в усадебные постройки, присматривался к местным людям, таким же молдаванам, как и он сам, и невольно примечал, что и одеты они лучше и живут иначе. Тудор то и дело останавливался, толкал Филата:

— Смотри-ка, лошади, лошади какие!

Уличкой, вдоль приземистых заборов, аккуратно сложенных из белого камня, тянулись каруцы, запряженные сытыми гнедыми лошадьми; были они как на подбор: крепконогие, высокие.

— Добрые кони! — согласился Филат. — У Тудореску такой жеребец был. А это что везут? Никак навоз?

Каруцы поравнялись с делегатами, и те с удивлением увидели, что на каруцах действительно навоз.

— И правда, навоз. На свалку, наверно, везут, — сказал паренек, останавливаясь рядом с Филатом.

Ездовой — молодой черноусый мужчина в расшитой овчинной безрукавке, выглядывавшей из-под распахнутого кожуха, — услышал их разговор и, замедляя шаг, возразил:

— Кто же это навоз на свалку возит? — на лице черноусого было искреннее удивление. — На поле везем.

— На поле? Зачем? — паренек поднял брови.

За колхозника ответил Филат:

— Правильно. У нас в сельсовете уже объясняли насчет этого. Ведь если в землю навоз положить, урожай будет больше…

— Больше? — переспросил кто-то из делегатов.

— Обязательно. Ну, а вы не удивляйтесь, что наши этого не знают, — Филат обращался уже к колхознику. — Ведь у нас как было — те, кто поученей, знали, да молчали: хлеба больше будет — цены упадут, невыгодно… А простому народу откуда знать, что нужно делать, чтобы больше урожай стал… Вы уж нас извините, — на лице Филата появилась не свойственная ему просительная улыбка… — Ну, идем, — заторопил он Тудора.

— Дай я посмотрю на лошадей, — упирался тот, точно не замечал, что Филат начинает сердиться.

Мариора все время держалась рядом с Филатом. Она больше молчала, — куда уж ей, пятнадцатилетней девочке, говорить о серьезных вещах со взрослыми мужчинами! Но широко открытые черные глаза ее смотрели на все внимательно. Она хорошо видела, что даже Филат, который казался ей таким сведущим во всем, когда работал у Тудореску, даже он здесь многому удивлялся, многое понимал не сразу. Видела Мариора и смущение Тудора.

Осматривали коровник, где стояли сотни голов скота.

— Пожалуй, в примарии было не чище, — серьезно заметил Тудор.

Откормленные свиньи, породистые коровы и лошади привели делегатов в восхищение.

— Особенно мне нравится в колхозе, — задумчиво, точно сам с собой, говорил Филат, выходя из каменных полукруглых ворот скотного двора, — это то, что здесь всяким кучукам и гаргосам не развернуться. Ведь как ни верти, а кроме как своим трудом тут не проживешь. Это же здорово! Не то что у нас было: любой подлец на манер Кучука так обкрутит тебя, что ты, сам того не замечая, все ему спустишь. И потом хоть до смерти работай как вол, еле на мамалыгу заработаешь…

Мариоре больше всего понравился клуб, который немногим уступал Тираспольскому театру: разве только бархатных кресел не было да отделан победнее.

В коридоре клуба делегатам снова попался их давешний спутник Василий. С книжкой в руках он вышел из двери, на которой было что-то написано, и приветливо, как старым знакомым, кивнул Филату и Тудору:

— Ну, нравится колхоз?

— Нравится! — ответил Тудор, и в голосе его были убежденность и восхищение.

— Вот, — с упреком, но все же удовлетворенно сказал Василий.

— Только голову большую нужно, чтобы такому хозяйству толк дать, — заметил Филат. — У нас помещик большое хозяйство имел, так ведь он грамотного управляющего держал.

— А как же! — согласился Василий. — Обязательно нужно ученым быть. Колхоз миллионами рублей ворочает. Но ведь люди и учатся. Каждый год колхоз посылает из молодых, кто посмышленей да постарательней, то на курсы, то в техникум, а то и в институт. Они учатся, а колхоз им на это средства дает.

— Ну-у? — удивился Тудор.

А Филат, кивая на дверь, из которой только что вышел Василий, неожиданно спросил:

— А что это такое — библиотека?

— Библиотека? Это где книжки дают. — Василий показал на книгу в зеленом переплете, которую держал в руках. — Вот взял. Это насчет ухода за лошадьми, почитать нужно. — И вдруг заторопился: — Я пойду, меня ждут. — Но, дойдя до порога, он снова вернулся. — Завтра у нас в доме свадьба, — почему-то смутившись, сказал Василий и, помолчав, продолжил, обращаясь к Филату с Мариорой и Тудору: — Дочку выдаю. Приходите!

В сумерки бессарабцы собрались в небольшом домике, который колхозники называли хатой-лабораторией.

В нескольких маленьких комнатах на чисто выбеленных стенах висели снопы овса, пшеницы и усатого ячменя, кисти проса, длинные, покрытые густым загаром лозы европейского винограда. Невиданной величины янтарные початки кукурузы, корневища кормовой свеклы, пудовые тыквы лежали на полках.

— Гляди-ка… а? Неужели у них такое на полях растет?. — качал головой Тудор.

— А ты спроси: может, с неба сыплется, — улыбался Филат.

В одной из комнат колхозницы отбирали семенное зерно.

Серенькие зерна ржи и толстые красновато-золотистые — пшеницы негромко шуршали по столу, собираясь в отдельные кучки. Женщины все в светлых, завязанных под подбородком платочках проворно работали руками и о чем-то оживленно говорили между собой. Увидев делегатов, они смолкли, проводили их любопытными взглядами.

Мариора задержалась: ее привлекли укрепленные на листе бумаги какие-то невиданные плоды — белые и золотистые, похожие на желуди, только раза в два больше и с перехватом посередине. Ниже были приколоты червячки: совсем крошечные, величиной с булавочную головку, потом все больше и больше, наконец, зеленые гусеницы величиной с палец. А еще ниже — бабочки, напоминающие капустниц, только с темными жилками на крыльях.

— Что, хорошие коконы? — раздался голос сзади Мариоры. Она вздрогнула, повернула голову. Рядом с ней стояла одна из колхозниц, перебиравших зерно, полная, круглолицая девушка.