Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

— Ты железом покрыл? — Тудор быстро, в упор взглянул на колхозника, секунду задержал взгляд на его добротных овчинных рукавицах, таким же взглядом смерил городское пальто Досии. Седые усы Тудора передернула короткая усмешка. Он иронически взглянул на Филата и отвернулся.

Филат удивленно смотрел на Тудора. И вдруг понял, в чем дело.

Этой ночью они долго не могли заснуть, спорили.

— Нет, ты сам подумай, — горячился Тудор. — На словах оно все хорошо получается. А на деле? Ну, работать вместе выгодней, понятно. Только ведь люди одинаково работать не будут: один больше, другой меньше, один лучше, другой хуже. А получать все будут поровну?

Филат и сам представлял плохо, как распределяются колхозные доходы.

— Ну вот, — торжествовал Тудор. — Выходит, и лентяй и работающий поровну получат?

— Не может этого быть, — неуверенно сказал Филат.

— «Не может»! Думаю я, что все эти «колхозники» не колхозным трудом живут. Настоящих колхозников нам, наверно, и не покажут. Ты посмотри, как они одеты. На них домотканого ничего не увидишь, от городских не отличишь. Предположим, у нас, в Малоуцах, не было бы Кучуков и земли у всех поровну было бы. Подумай: могли бы мы разве так одеться с наших доходов? А ведь земля у нас не хуже здешней.

— Так ведь в колхозе земля обрабатывается машинами, урожай больше! Потом ты сам видишь, что при советской власти одежда и всякий товар дешевле, чем при королевской, — вконец рассердился Филат.

— Что коммунисты землю раздают — хорошо, а в колхозы я не верю, — упорствовал Тудор и вертелся на своей постели так, что она скрипела под ним на разные голоса.

Филат понял, о чем думает Тудор, и обратился к Василию, с внутренней тревогой ожидая ответа:

— А что ты делаешь в колхозе?

— На лошади ездовым работаю.

— А свое хозяйство у тебя какое? — повернулся к нему Тудор.

— Корова у нас есть, овцы, кабан, трех поросят еще купил; десять соток земли под виноградом, — отвечал словоохотливый Василий, не подозревая каверзности вопросов.

— А на какие же ты деньги… крышу железом покрыл? — продолжал допытываться Тудор. Он знал, что в Малоуцах железные крыши только у Кучуков и Гаргоса.

— Ну, как на какие? Мы — я, жена и дочка, — кроме всего другого, двести пудов пшеницы этой осенью получили. Куда нам столько? Половину продали. Да наличными деньгами пять тысяч.

— Четыре тысячи восемьсот семьдесят, — поправила Досия.

— Ну, все равно…

Тудор заерзал на лавке.

— Так, значит, не очень бедно у вас в колхозе? — понизив голос, спросил он.

— Бе-едно? — протянул Василий, и в голосе его послышалась обида. — Отчего же у нас будет бедно? Или мы не работники? У нас в колхозе этой осенью семь человек к награждению представлены, а ты говоришь — бедно…

— К награждению? — озадаченно проговорил Тудор.

Придерживаясь за борта машины, уверенно передвигаясь по тряскому кузову, в котором Мариоре и подняться было страшно, к ним подошла Досия.

— О чем это вы поспорили, татэ? — спросила она отца, улыбаясь.

— Да не поспорили, — с досадой махнул рукой Василий. — Так это… Они, наверно, наслушались сказок о колхозе, какие нам кулаки во время коллективизации рассказывали, а теперь сомневаются, проверяют…

Досия села рядом, примиряюще засмеялась.

— А вы думаете, он всегда таким передовым был? — кивнула она на отца. — Помню, когда нашу лошадь в колхозную конюшню вводили, он стоял на дороге, взявшись за голову вот так, — Досия ладонями сжала виски, — а сам все твердил: «Что теперь будет, что теперь будет?..»

— Ну, дочка, что там вспоминать, — смущенно сказал Василий.

— Почему же не вспомнить? — улыбаясь, отозвалась Досия.

В это время машина остановилась на развилке дорог, у каменного круглого колодца. Шофер вынул из кабинки ведро и пошел набрать воды.

Досия встала с лавки, туже завязала теплый платок и сказала, всматриваясь в поле, в голубовато-зеленую поросль озимой ржи:

— Вот тут лежала наша межа. Я еще маленькая была, когда ее запахивали. — Досия улыбнулась той снисходительной улыбкой, которой провожают отжившее, никому не нужное.

Машина с шумом перевалила последний холм, и впереди открылось село Журы.

Село тянулось вдоль Днестра. Машина шла берегом, и река, промелькнувшая перед делегатами, когда они переезжали мост, теперь стала хорошо видна.

На небе, в последние дни хмуром, укутанном седыми тучами, сегодня с утра выглянуло солнце, золотом лучей залило и поля, и серые безлистные сады, и волнистую тесьму дороги; множество искр заиграло на поверхности Днестра.

А Днестр был, точно лента, вырезанная из ясного нежно-голубого неба и положенная на землю, чтобы украсить ее ткань, расписанную яркими, не пропавшими и зимой красками — изумрудной озимки, светло-желтой стерни и такой же, как в Бессарабии, каракулево-черной пахоты. Несмотря на то, что уже стоял январь, река еще не думала замерзать. Ветер поднимал на ней искристо-белую рябь и, напитанный влагой, летел дальше по полям. Левый, пологий, берег Днестра был окаймлен светло-желтой полосой заливных лугов, а правый, высокий и обрывистый, изрезан седыми меловыми гривами. На правом берегу, там, где он был несколько ниже, как раз напротив Жур, лежало другое село. Оба они были видны как на ладони. Журы цвели красными и зелеными железными крышами, оранжевыми — черепичными. Виднелись правильные широкие улицы, крупные постройки, а на самой большой, должно быть, главной улице стояло несколько высоких, как в городе, двух- и трехэтажных домов.

— Видите два белых здания рядом? — стараясь перекричать шум машины и свист ветра, сказал Василий. — Это колхозная больница. А красное трехэтажное — школа.

— А то что? — спросил Филат, всматриваясь в село на противоположном берегу.

— А это Жоры, — ответил Василий. — Там у меня старшая сестра замужем. Мы с ней двадцать два года вот так только через реку и переглядывались.

Филат смотрел на серые камышовые крыши Жор, низенькие касы, паутинку кривых узеньких улиц. Серый и блеклый вид села немного оживлял только голубой купол маленькой остроглавой церкви. За околицей села, начинаясь от Днестра и уходя далеко к горизонту, лежали разноцветные заплатки крестьянских наделов. Все такое же, как в Малоуцах.

— Журы и Жоры… — задумчиво произнес Филат.

«Партизанул рош» принял гостей радушно. Сначала их пригласили в столовую, в которой было так же чисто и красиво, как в городской, потом хотели устроить отдыхать. Об этом им сообщил председатель колхоза.

Филат отложил новенькую металлическую ложку, которой ел фасолевый суп с мясом, вытер рот, поднялся со своего места и, перекрывая шум голосов, сказал, обращаясь к председателю:

— Домнуле… то есть товарищ председатель… — Филат смущенно улыбался и разводил руками. — Вы уж нас уважьте… Ведь мы сроду такого не видали… Не отдыхать же мы сюда ехали…