Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

Гостей с правого берега приняли с почетом. Они сидели в той же комнате, где и молодые, рядом с их родственниками; за здоровье делегатов подняли второй тост — сейчас же после тоста за молодых.

День был солнечный. Но, несмотря на это, после морозной ночи не теплело. С севера дул колючий ветер. Но в доме Чебанов окна отворили настежь, и все равно было жарко.

Под окнами на лавках — в комнатах не хватило места — сидели оркестранты: пятнадцать парней и мужчин разного возраста. Возле них, по традиции, — мальчик с кувшином вина. В маленькие перерывы музыканты выпивали по стакану вина, пробовали поднесенную им закуску, и снова трубы разливали по всему селу свои торжественные и могучие звуки, молодо и весело пела флейта, дружно заливались скрипки. Бубен оглушительно ухал, и сотнями тоненьких, беззаботных голосов смеялись бубенцы…

Гости щедро дарили молодых: миска посреди стола была полка тридцаток и полусотенных бумажек; сулили мешки пшеницы, ягнят и поросят.

Многое на этой свадьбе было таким же, как и на свадьбе в любом правобережном молдавском селе. Пели, шумели, смеялись гости; суетились дружки с перевязанными носовыми платочками рукавами; смущалась и краснела невеста. Пили вино из стаканов и рюмок и по очереди из свадебной плоски [34] Плоска — сплюснутый с боков круглый кувшинчик с узким горлышком. , перевязанной красной лентой.

И все-таки трудно было поверить, что это свадьба простых селян. И не потому, что угощение было богатым, а селяне хорошо одеты: женщины — в разноцветные шелковые блузки, в яркие цветные платья, мужчины — в городские костюмы.

Нет, сами люди здесь были другие: дружные, жизнерадостные, веселые…

Вот из-за стола вырвались две девушки, одинаково тонкие в талии, с закрученными вокруг головы косами, в расшитых кофточках и коротких, по колено, шерстяных юбках.

Одна девушка подпрыгнула и пошла, четко отбивая шаг с каблучка. Другая стояла, внимательно и ревниво поглядывая на подругу. Та остановилась, и тогда пошла эта, горделиво поводя плечами, подмигивая, и ноги ее в модных городских туфлях на высоких каблуках взлетали и скользили по полу плавно и вместе с тем так быстро, что за ними было трудно уследить. Потом девушки сплелись руками и, танцуя, быстро побежали узкими проходами между лавок; казалось, они только чудом не задевали людей. Из-за стола вышел хозяин. Он был в синем костюме, с цветком в петлице. Василий догнал девушек, подбоченился, потом схватил со стола полный до краев стакан густого вина и закружился возле них молодо и озорно.

Черноусый мужчина, тот самый ездовой, которого вчера повстречали делегаты, — только теперь он был гладко выбрит и одет в городской костюм, — сидел почти напротив Мариоры. Он протянул ей через стол стакан вина, потом поднял свой.

— Чокнемся, дочка! За ваш приезд! Дай бог, не последний. И вино тоже чтобы не последнее.

Мариора покачала головой, взяла стакан, чокнулась, вздохнула — она уже выпила два стакана, и в голове сладко кружился хмель, но отказываться было нельзя, и она медленно стала пить вкусное, жгучее вино.

— Ах ты, пьянчужка! — посмеялся над нею Филат и подвинул тарелку с курицей в студне. — Закусывай больше…

Иринуца — она весело болтала со своим соседом, низкорослым, скуластым пареньком, — вдруг повернулась к Мариоре, тронула ее за руку.

— Смотри! — сказала она и показала на окошко.

Во двор въезжала машина. Из нее вышли двое молодых людей: один — высокий, в коричневом пальто и кепке, другой — среднего роста, сухощавый и стройный, в серой шинели нараспашку. Тот, что был в шинели, снял фуражку, — у него оказались удивительно светлые, почти белые волосы, — откинул со лба свесившуюся прядь и с улыбкой посмотрел в окно.

— Наш секретарь райкома комсомола, — шепнула Иринуца Мариоре, кивая на человека в коричневом пальто, и назвала длинную фамилию, которую та как следует не расслышала.

Секретаря приветствовали так дружно и громко, что в общем шуме нельзя было разобрать отдельных голосов. Он с порога помахал свежим номером газеты:

— Поздравляю, Досия, вдвойне! Тут про тебя напечатано, про твои колхозные успехи!

Досия и Сидорике, приветствуя гостя, встали со своих мест, невеста еще больше зарумянилась. Газета пошла по рукам. Секретарь поднял стакан:

— За будущее молодых!

— За будущее! — подхватили все и окружили секретаря.

Так получилось, что Василий, попросив гостей потесниться, усадил молодого военного рядом с Мариорой.

Мариора искоса смотрела на соседа, на яркий синий с белым значок, прикрепленный к его кителю, но старалась, чтобы он не заметил этого. Паренек в форме с интересом рассматривал делегатов с правого берега и тоже то и дело поглядывал на Мариору.

У него было продолговатое лицо, без той ореховой смуглоты, которую Мариора привыкла видеть, и сосед показался бы ей бледным, если бы не упрямый молодой румянец на его щеках. Волнистые волосы цвета вызревающей пшеницы то и дело падали на лоб; он отбрасывал их едва приметным движением головы. Губы у него были чуть пухлые; только когда он задумывался, они сжимались плотно, даже сурово; но стоило ему улыбнуться — открытая улыбка его сразу располагала к себе и заставляла думать, что он хороший человек.

Снова пили вино. Лицо Мариориного соседа зарозовело, глаза стали еще теплее. Он наклонился к ней, спросил, медленно и неправильно произнося молдавские слова:

— Значит, вы с того берега?

— Да, — почему-то краснея, ответила Мариора.

— Из села или из города?

— Из села.

Он помолчал. Достал из вазы орехи. Зажав между ладонями два ореха, расколол их, положил перед Мариорой.

— Тяжело у вас жили?

Мариора ответила не сразу.

— Жили бедно, конечно, но сейчас лучше… Ведь землю всем дали…

— А вы сюда с отцом приехали?

Оттого, что ее назвали на «вы», она смутилась еще больше, опустила голову и, теребя под столом бахрому скатерти, ответила:

— Нет… Это Филат и Тудор, мы вместе у боярина батрачили…

— А-а… — хмурясь, проговорил он. И вдруг, протянув ей руку, предложил: — Давайте познакомимся. Меня зовут Андрей.

Мариора опасливо взглянула на Тудора и Филата. Но они не обращали на нее внимания, о чем-то горячо разговаривали с соседкой — пожилой колхозницей. Внезапно смелея, Мариора протянула Андрею руку и еле слышно прошептала:

— Мариора.

Андрей стал расспрашивать ее о Малоуцах, рассказывал о себе. Сначала девушке было очень трудно слушать его. Он неправильно произносил слова, сбивался, порой совсем не находил слов и, жестикулируя, касаясь рукой лба, досадливо говорил:

— Подождите, сейчас… Сейчас скажу…

Но постепенно Мариора перестала замечать это. Она узнала, что он русский, сын учителя. Несколько лет живет в Тирасполе, где в школе работает его отец. Учился в школе вместе с секретарем райкома, дружит с ним. Досию и Сидорике тоже хорошо знает. О них он говорил с восхищением: