Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

Ранним утром Васыле был в селе. Сейчас он прибежал к отцу из сельсовета, где шло заседание.

Суд называли показательным.

Несмотря на то, что в районе следователь взял с мальчиков письменное показание, а Владимир Иванович сказал, что все разрешится благополучно, вода пока лилась на мельницу Кучуков. Толстый адвокат с блестящей лысиной, приглашенный Гаврилом, приехал раньше всех. Он был немного навеселе, говорил витиевато, много и тоном, не допускающим возражений. Употребляя непонятные крестьянам слова, доказывал, что сейчас рассматривается один из видов мародерства. Кир Греку преступление совершил не случайно. Если бы юноша не чувствовал, что к нему хорошо относятся односельчане и даже райком, он не пошел бы на столь наглый поступок, утверждал адвокат.

Люди шумели. Судья устал звонить.

Кир встал бледный. С трудом шевеля губами, произнес:

— Я уже говорил следователю. Если не понимаете, что ж…

— Повторите суду!

— Повторю… Шел, вижу — в сарае свет. Голоса. А я давно слышал от людей, что Гаврил прикарманил вещи тех, кто в Румынию бежал. Что Гаврилу ночью в сарае делать? Я — во двор. А как назло, жена Гаврила выходит. Я — к каруце. Кожух свесился — я под него. Тетка увидела меня да как завизжит…

Встал адвокат.

— Истец показал, что в сарае играли в карты, потому что в доме было жарко. По обычаю выпивали. Так они делают часто, и весьма удивительно, что юноше это показалось странным. Я считаю, обвиняемый выдумывает умышленно.

— Не за кожухом же мальчишка лез! — громко сказал кто-то из присутствующих на суде крестьян.

— А кожух в руках оказался, — тихо, но со злой усмешкой ответил Тудор Кучук. Он сидел в первом ряду.

— Нужен мне твой кожух! — Кир хотел говорить спокойно, но срывался на крик. — Товарищи судьи, неужели непонятно?

— Чем на мальчишку клепать, Кучуков придавили бы, всех троих! — крикнули опять.

Снова гул.

Судья зазвонил.

К Филату Фрунзе протолкалась Мариора.

— Баде Филат! Неужели Киру не поверят? Баде Филат! Кира же все знают, и вы ведь знаете, баде Филат! Собрание бы устроить всего села… Всем селом заявление написать в Москву!.. А?.. — горячо зашептала она.

Филат сурово ответил:

— Посмотрим, что суд решит.

Подошли Лауры.

Войдя в помещение, Думитру обвел всех сузившимися глазами. Заметил и торжествующие лица Кучуков, и испуганное — Кира, и взволнованные — сельчан.

— Разрешите сказать? — обратился он к судье.

— Вы свидетель? — адвокат явно старался заменить судью. — Нет? Говорят только свидетели, приглашенные повестками.

— Да что вы… — Думитру задохнулся. — Я в тюрьме сидел за эту власть, мальчишка головой рисковал, а вы у кузистов учитесь рот зажимать?

— Милиционер! Вывести! — крикнул адвокат, и у него покраснела даже лысина.

Судья встал. Маленький ростом, спокойный, он оглядел всех внимательными глазами. Тотчас стало тихо.

— Успокойтесь! — кивнул он Лауру. — В свое время получите слово.

Когда Думитру предоставили слово, он горячо заговорил:

— Я предлагаю обследовать погреба, сараи и огороды Гаврила Кучука. Не может быть, чтобы мальчишка залез воровать во двор. Я его знаю с самой хорошей стороны…

— Это уже делается, — спокойно сообщил судья.

После допроса всех свидетелей ему передали лист бумаги. Он прочел и, поднявшись, сказал:

— Работники милиции осмотрели сарай, который, по показанию обвиняемого, привлек его внимание. У левой стороны, в углу, обнаружена тщательно утоптанная земля. Установлено, что копали недавно. Раскопки ничего не дали. Может быть, гражданин Гаврил Кучук объяснит суду, зачем они копали землю и когда?

— Это… как вам сказать… — Лицо у Кучука вытянулось, потухло, потом он заулыбался. — Деньги мы там с женой в хорошее время зарывали. В ларчике. А как леи на рубли стали менять, вынули. Правда, недавно. Накануне того, как мальчишка кожух украл.

— Позвольте сказать! — попросил Лаур. И, не дожидаясь разрешения, крикнул: — Я мальчишкой батрачил у его отца, Матвея Кучука. В той касе жил, где теперь Гаврил. У него перегородки в касе двойные. При мне делали. Он там, тоже в «хорошее» время, зерно годами хранил. На случай неурожая придерживал. В перегородках смотрели?

Через час каруцы вывезли из касы Гаврила Кучука скатки холста, слежавшиеся костюмы, мешки с зерном, бидоны масла.

Суд продолжался. Но уже над Гаврилом — за клевету и злостное укрывательство имущества бежавшего в Румынию примаря.

Постепенно жизнь упорядочивалась. Правда, этому способствовало и то, что зимой притихли споры в супрягах. Тома уже примирился с тем, что в этом году не сможет купить лошадь, а на тот год Нирша Кучук обещал помогать тяглом лучше. Нирша перестал заглядывать к Дабиже, и разговоры об этом почти прекратились. А Дабижа снова ухитрился раньше других председателей сельсоветов раздать продовольственную и фуражную ссуду. Томе одному из первых дал посевную ссуду, тот сразу повеселел: шутка ли, ведь иначе семена пришлось бы покупать, не станешь же сеять проросшим зерном. Сельские агроуполномоченные, в том числе и Матвей, уехали в город учиться на агрономических курсах. В селе теперь раз в неделю обязательно показывали кинофильмы. Цены в магазине не росли, если увеличивался спрос, и было в них достаточно всякого товара. Лавка Гаргоса почти все время пустовала, но он делал вид, будто его это не трогает. Кир часто ездил в район и каждый раз привозил оттуда то стопку новых книг, то новые патефонные пластинки: Кир стал заведовать клубом, после того как Дионица уехал учиться. Иногда к ним приезжал лектор, и тогда селяне слушали доклад.

Вернувшись из города последний раз, Кир привез новость: советская милиция арестовала адвоката, того самого, который обвинял Кира. Говорят, что румыны оставили его в Бессарабии со специальным заданием…

Филат готовился к вступлению в партию, и по вечерам в его доме, несколько месяцев назад принадлежавшем одному из бежавших кулаков, горела лампа. Он читал, а рядом сидел за букварем его восьмилетний сынишка Ионел, ученик первого класса сельской школы.

Прошел месяц с тех пор, как делегаты вернулись с левого берега. Сразу же по приезде они подробно рассказали о виденном на общем собрании села. Но селянам этого было мало: до сих пор даже Мариору то и дело останавливали на улице. Особенно надоедал Семен Ярели.

— Ну-ка, пойди сюда, — звал он, издалека завидев Мариору.

— Я вечером к Вере зайду, — отмахивалась та. Знала, что скоро от Семена не отделаешься.

— Вечером само собой. Я сейчас спросить хочу. — И когда Мариора подходила, задавал вопросы один за другим: — Говоришь, там всю землю тракторами пашут? А эти, как их… комбайны, ты сама видела? Большие они? А лошади там какой породы? И вообще скота у них, говоришь, много?