Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

— А эти все его используют, — сказал Кир.

— Да! — не сразу, но решительно согласился Филат. — Боюсь, что придется председателя переизбирать, хотя Дабижа работник и не плохой…

Утром, когда Кир еще только одевался, отец принес ему найденное под дверью письмо. На выпачканном в вине клочке бумаги было написано размашистыми кривыми буквами:

«Не лезь в чужие дела, парень! В Бендерском уезде проломили голову активисту, а у тебя череп крепче, что ли?»

Письмо заканчивалось длинным ругательством. Подписи не было.

Кир закусил губу, разорвал письмо. И тут же пожалел об этом: надо было отослать в райком. Отец сел на лайцы, на которых спал Кир, спокойно, точно ничего не случилось. Кир не знал, чего стоило отцу это спокойствие.

— Хотят, чтоб ты струсил. Дураки! — сказал сыну Штефан, и голос его звучал товарищески. Потом добавил: — Матери и Виктору ничего не говори, не надо.

Соглашаясь, Кир кивнул головой.

В тот же день на общем собрании села по вопросу о посевной Кир во всеуслышание насмешливо спросил Дабижу:

— А что, на тракторе в машинопрокатном пункте акации еще не выросли?

— Выросли, — со смехом ответили Киру откуда-то из глубины зала.

Дабижа встал, беспокойно озираясь.

В машинопрокатном пункте, который временно разместился в усадьбе Тудореску — временно, потому что в ней предполагалось сделать дом отдыха, — было достаточно плугов, борон и прочего инвентаря. Зимой привезли даже две молотилки и триеры для очистки семян. Но трактор был один. Новенькую машину, смотреть на которую сбежались сразу из нескольких сел, пригнали осенью, своим ходом, из города, когда еще шла пахота под озимые. Беда была лишь в том, что не оказалось своего тракториста. Тогда Нирша Кучук — он часто бывал в городе и многих знал там — сам отправился в райцентр. Он привез оттуда кряжистого парня с самоуверенно оттопыренной нижней губой. Кучук долго рассказывал, как трудно было ему уговорить парня, прежде работавшего на тракторе в одном богатом имении, приехать к ним в село, сколько денег он потратил на угощение. Но для машинопрокатного пункта, который будет обслуживать родное село, он, конечно, ничего не пожалел! Парень на следующий же день оформился трактористом. Подняв в бывшем имении Тудореску несколько гектаров приусадебной земли, которая принадлежала теперь подсобному хозяйству машинопрокатного пункта, трактор испортился, зимой до ремонта трактора ни у кого не доходили руки. Тракторист, получавший зарплату, часто заглядывал в село, в гости то к Кучукам, то к Гаргосу, а о ремонте беспокоился только на словах.

Теперь, когда Кир вспомнил о тракторе, сразу всколыхнулось и заговорило все собрание. Слова попросил Филат. Неуклюже пробираясь между людьми, он вышел на сцену. Остановился на середине — высокий, сутулый. Бросилось в глаза, что Филат стал следить за собой. Он был тщательно побрит, лишь по щекам узенькими черными грядками тянулись баки. Местами залатанный пиджак был вычищен и аккуратно застегнут на все пуговицы. Филат обвел людей своими большими карими глазами, и все быстро затихли.

Подавшись вперед, он горячо заговорил:

— Душа болит сейчас у каждого из нас о севе. Но мы должны подумать и о другом. — Филат достал из кармана чистый носовой платок, вытер враз вспотевшее лицо. Немножко помедлил: не сразу приходили слова. — Так я к чему? До сих пор было: сеет один, а ест другой.

— Так! — громко сказали откуда-то из глубины зала.

— Теперь у каждого есть и дом, и земля, и что надо на посев, и тягло, — потому что супряги.

— Так! — подтвердило уже много голосов.

— Погодите, не перебивайте! — махнул рукой Филат. — Спрошу вас: мы что, успокоиться на этом должны? Так ли живем, как хочется? Мы хотим хорошего урожая! А будет ли он у нас? Вопрос! Опять же — мельница, крупорушка, винный пресс, за этим мы по-прежнему кулаку кланяться должны, ему же урожай с нашей земли нести? Некоторые кулаки, которые в супряги записались, я слышал, обманывают людей. — Тут Филат намеренно взглянул на Ниршу, сидевшего в первом ряду. Заметил, как у Кучука и без того узкие глаза превратились в злые щелочки, и, повысив голос, продолжал: — Несколько месяцев назад эти кровососы хозяевами были, первыми людьми в селе считали себя, а теперь они — что кроты на солнышке! Посмотрим, умеют ли они сами хлеб зарабатывать. Пусть узнают, как миска мамалыги достается!

Филат снова взглянул на вобравшего голову в плечи Кучука и шагнул к краю сцены:

— Вы думаете, они советской власти спасибо скажут?

— Не скажут! — брызнув коротким смешком, ответил кто-то.

— Понятно! Взять хоть братьев Кучуков или Гаргоса. Да они до самой смерти старую власть во сне будут видеть. А за границей о том же всякие Тудореску мечтают. Так я к чему? Мы сильные должны быть! Чтоб нас никто не согнул! А мы вон трактор получили, и тот у нас стоит. Разве на левом берегу это допустили бы? Опять, там землю обрабатывают так, что урожай вдвое больше нашего, а о кулаках и думать позабыли… А люди там какие! Грамотные все!

— Ты хочешь, чтоб у нас колхоз был? — спросил сидевший у стены всегда больной Георге Палецкий.

— Отчего же иет? Хочу!

Устойчивая тишина в клубе прорвалась сдержанным, но плотным гулом голосов.

— Кто ж его не хочет? — закричал из середины зала Семен Ярели, убедительно кивая своей продолговатой головой.

— Скорее надо. Через месяц сев! Чего тянуть? — поддержал его невидимый Филату Штефан Греку.

В глубине клубной комнаты встала Марфа Стратело.

— Подождать бы с колхозом. Непривычно ведь! — крикнула она Штефану, оглядываясь на всех.

— Только землю дали, уже и взять хотите? Зачем же давали? Хоть бы годик на ней поработать! — жалобно протянул с другого конца зала. Тома Беженарь и тотчас, испугавшись собственного голоса и смутившись, низко наклонился.

— Правильно! С колхозом всегда успеется! — согласилась с ним Анна Гечу.

А маленький веснушчатый Васыле Григораш, родственник корчмаря Гаргоса, сидевший в третьем ряду, полуобернувшись к залу, прокричал притворно доброжелательным голосом:

— Что ж, придется вступать. Хуже будет, если в Сибирь всех погонят…

Но Григораш не успел договорить. На сцену быстро размашистыми решительными шагами поднялся Думитру Лаур. К лицу его жарко прилила кровь, и только шрам на лбу побелел.

Он коротко и сильно взмахнул рукой, заговорил, сдерживая волнение:

— Товарищи! Что Григораш плетет, вы этому не удивляйтесь. Филат правильно сказал: кулакам да подкулачникам сейчас другого выхода нет. Пока живы, они будут клеветать на советскую власть, изворачиваться, вредить нам… Советская власть им не по вкусу.

Теперь насчет колхоза. Запомните одно: колхоз — дело добровольное. И больше всего он нужен нам! Да, да, нам самим! Чтобы урожаи были большие, чтобы не караулила нужда за дверью. Одиночкой жить — это перебиваться изо дня в день. Не знаете разве сами? А кто там крикнул, что землю хотят забрать у вас? Опять кулаков слушаете? Колхозной земле колхозники хозяева! Она ваша собственность. Только жить вы иначе будете — лучше! — Лаур секунду помолчал и продолжил уже спокойней: — А вообще насчет организации колхоза я вчера разговаривал с Владимиром Ивановичем. Он сказал, с колхозом торопить людей не следует. «Пусть, — говорит, — пообживутся, присмотрятся… Колхоз хорош тогда, когда люди видят, что это их единственный путь к настоящей жизни, а не тогда, когда идут в него лишь потому, что пошел Ион или Григор, или просто наугад, без веры в него…» Вот, — Лаур вытер вспотевший лоб, откинул назад курчавые волосы и, улыбнувшись, оглядел притихший зал. — Об этом мы еще поговорим. А сейчас давайте о севе. Главное — тягла маловато. Надо сменить тракториста и наладить трактор…