Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

После дождей земля из-под сапы поднималась особенно нежная и черная. Она напитывалась воздухом, чтобы нести его к корням винограда. Но Штефан плохо видел и землю, и сорняк, и даже лозу.

— Татэ, — окликнул его сын, — татэ, да слышишь ты?

— Слышу. Что тебе? — с досадой отозвался Штефан.

— Татэ, я сегодня в Цинцирены уйду, на посиделки. Поздно вернусь. Ничего?

— Иди куда хочешь, — тем же тоном ответил отец и отвернулся, чтобы не показать сыну краску, против воли залившую его широкое, всегда добродушное лицо.

О том, что расстрел четверых найденных в лесу лежал на совести Виктора, скоро узнало все село. Его не ругали, не били, как он этого ожидал, а как-то незаметно отвернулись от него: не всегда отвечали на приветствие, не приглашали на вечерницы, и даже Санда, верная Санда, стала разговаривать с ним так, точно они не дружили столько лет. Виктор пытался разжалобить людей: он не мог вытерпеть побоев и сказал про русских как-то нечаянно. Его слушали молча, не возражая и не соглашаясь, и это особенно угнетало парня. Мать в первый вечер долго плакала, а отец сказал только: «Эх ты!…» — и отошел, опустив голову.

Вот уже третий месяц Виктор старался быть послушным и трудолюбивым сыном, но отношение к нему родителей оставалось прежним. Товарищей Виктор стал искать в других селах, где о нем всего могли не знать.

Увлеченные работой и думами, Греку не слыхали шагов. Неожиданно сзади них раздался хриплый, взволнованный голос:

— Добрый… день.

Это был Тудор Беспалый.

Небритое лицо его было красно, а глаза, всегда лукавые и смешливые, глядели тревожно.

Штефан молчал, испуганно глядя на Тудора.

— Что случилось? — спросил он наконец.

Тудор оглянулся на Виктора. Штефан понял его взгляд, приказал сыну:

— Иди домой, я сам закончу, тут немного осталось.

— Почему, татэ, я…

— Иди, я сказал…

Виктор посмотрел на отца, красивые губы его жалобно дрогнули; он покраснел, но послушно вскинул на плечо сапу и пошел к дороге.

— О-ох! — вздохнул Беспалый, направляясь к меже. — Давай сядем.

И Тудор рассказал о вчерашнем случае. Мотоциклисты, два гитлеровских солдата и ефрейтор, вернувшись после неудачной погони, велели ему везти убитых жандармов в село, а сами поехали вперед. Но он не стал запрягать волов, а ушел в лес. Ночевал на поле, в старом шалаше.

— Так дома и не был?

— Нет. Что меня там, со стаканом вина, что ли, ждут? Теперь я к ним уйду. — Тудор подчеркнул «к ним» с несвойственной ему торжественной решительностью. — Челпана убью. За Тому Беженаря, за мой виноградник, — добавил он мрачно.

— Котовцы? Это хорошо, что такие люди есть, — задумчиво сказал Штефан. — Их, наверно, не двое — больше. Надо им помогать: может, они в чем нуждаются? А Мариора Беженарь… Кто бы подумал? Росла девочка, как былинка в степи…

Сначала Мариора и Андрей прошли километров десять в глубь леса. После перевязки Мариора чувствовала себя гораздо лучше: наверно, рана действительно не была опасной.

Через Инешты, конечно, удобней всего будет связываться с населением. Но идти туда Андрей разрешил Мариоре лишь на следующий день. Он проводил ее до шоссе. Отсюда до Инешт было не больше двух километров, и Мариора настояла, чтобы Андрей дальше не ходил.

— Если что, твой говор сразу тебя выдаст.

Андрей обещал ждать Мариору в маленьком, заросшем акацией овраге.

На шоссе день и ночь не прекращалось движение. Фашистских солдат, немецких и румынских, везли на машинах, гнали пешком на север. Одеты солдаты были не в новое, как прежде, а в поношенное, трепаное, — видно, не первый раз шли в бой.

Обратно, в направлении Кишинева, таким же потоком двигались раненые.

Ночь опустилась незаметно и застала Мариору у развилки: шоссе шло вправо, проселок — влево; в тридцати минутах ходьбы проселком и должны были быть Инешты. У дорожной развилки когда-то стоял дом, теперь от него осталась коробка стен без крыши, окруженная осиротевшим садом. К ночи движение стало меньше. Почувствовав усталость, Мариора подошла к развалинам, присела на камень. «Полчасика отдохну и пойду», — подумала она. Бережно положив правую руку на колени, чтобы легче было плечу, прислонившись спиной к обломку стены, она прикрыла глаза.

— Ты что здесь делаешь, босоногая? А ну, давай уходи скорей.

Мариора вздрогнула, просыпаясь, подняла голову. Перед нею, освещенные слабым светом узкого серпа луны, стояли двое. Один высокий, с бритой головой, другой пониже, в немецком мундире, но в опинках. Тот, что был в немецком мундире, повторил:

— Уходи, слышишь?

— Куда? — все еще не понимала Мариора. Она оглянулась. На дороге суетились темные фигуры. За развалинами слышались приглушенные голоса. Стало страшно.

— Долго тебе еще говорить нужно?

— Подожди. Напугал же девочку, — вступился бритоголовый.

— Ты уйди, — обратился он к Мариоре, — здесь нельзя быть.

— Пантелей Петрович, где ты? Мы часть запасных мин поставили! — крикнул из темноты голос, показавшийся Мариоре очень знакомым.

— Иду, — откликнулся бритоголовый. — Ну, девушка, скорей, скорей.

Перед Мариорой появился рослый человек в надвинутой почти на самые глаза смушковой шапке, в ремнях, с наганом на боку и тоже в опинках.

— Пантелей Петрович… — начал он торопливо, но вдруг заметил Мариору. — Кто тут у вас?

Ну, конечно, конечно, она слышала этот голос. Но где? Мариора прикрыла глаза, вспоминая. Когда снова открыла их, в слабом свете луны увидела глубокие и добрые глаза, узкий шрам над левой бровью.

— Баде Думитру!

Человек схватил ее за плечи, поднял. Отвел к стене и зажег спичку. Когда маленький огонек, вздрагивая, осветил ее лицо, удивленно проговорил:

— Вот так штука! Мариора Беженарь! Как ты попала сюда, Мариора? Впрочем, после расскажешь, — он смерил взглядом развалины, посмотрел на дорогу. — Ну, ничего, сиди тут. Только пригнись и не выглядывай. И не пугайся.

Думитру Лаур ушел, а Мариора присела на землю. Неровно стучало сердце. К Мариоре подбежали и присели рядом несколько человек. Она не видела лиц, слышала только шепот и частое, как после тяжелой работы, дыхание.

С дороги послышался шум машин.

— Идут.

Подбежали и прилегли сбоку Лаур и тот бритоголовый, которого называли Пантелеем Петровичем.

— Видно что-нибудь?

— Да, — откликнулся паренек. Он выглянул из-за разрушенной стены на шоссе. — Грузовики. Штук пять. С чем-то белым… Подождите… Кажется, с тесом.

— С тесом? — Думитру привстал. Остальные зашумели. — Тише, товарищи! — попросил Думитру.

Машины были совсем близко.

И вдруг — взрыв. Он оглушил Мариору. Ей показалось, что раскололась земля. Тяжело шлепались комья земли. Еще взрыв, еще и еще.

— Да это не тес! — закричал паренек. — Смотрите!