Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

Выглянул Лаур.

— Так. Подождите. Сейчас седьмая, последняя. — И когда земля и воздух перестали гудеть, он приказал: — Пошли.

Мариора осталась одна. Оглушенная, плохо понимая происходящее — первый раз ей пришлось слышать рядом взрывы, — она выглянула, увидела, как горели машины, как из кабин и кузовов, замаскированных тесом, прыгали оставшиеся в живых немецкие офицеры.

Где-то совсем близко, невидимый, командовал Лаур:

— Шмель, бери своих — ив обход! Пантелей Петрович, влево!

Вспыхивали огоньки выстрелов, рядом прерывисто стучал пулемет.

Вот, пригибаясь, с автоматом в руке, то пропадая во тьме, то появляясь в колеблющихся полосках света, падающих, во все стороны от горящих машин, пробежал куда-то Думитру.

Было душно от запаха гари, и странно, что земля оставалась холодной. Мариора слышала, как мимо свистели пули, видела высокого немецкого офицера в серо-зеленой шинели нараспашку; он спиной подвигался к развалинам. Вдруг офицер отпрыгнул в сторону, оглянулся на развалины, наверное, заметил кого-то там, — Мариора увидела оскаленный узкий рот, — рука гитлеровца скользнула к поясу, он швырнул что-то в сторону развалин; ослепительная вспышка огня, грохот…

Очнулась Мариора от голоса Лаура. Нагнувшись над ней, он трогал ее за плечо.

— Что, не приходилось так? Привыкай. Ну, вставай, пойдешь с нами.

Мариора осторожно отвела его руку и хотела приподняться, но острая боль в плече повалила ее на землю.

Она успела заметить: невдалеке, окруженные людьми, стояли два гитлеровских офицера. От Лаура едко пахло гарью, рубашка у него была разорвана и спущена с плеч. Молодой паренек торопливо бинтовал ему грудь. Она поняла наконец: «Партизаны», — и снова потеряла сознание.

Боль по телу шла волнами, колола тысячью игл, отзывалась даже в кончиках пальцев. Мариора попробовала пошевелить руками — левая двигалась, а правая рука и плечо были прикреплены к чему-то твердому, неподатливому. Она ощупала себя и обнаружила, что одета в чужую, жесткую, по-видимому, мужскую одежду, до плеча нельзя дотронуться — боль возникает от малейшего прикосновения к нему.

«Кажется, только плечо», — успокоенно подумала Мариора и открыла глаза.

Маленький, прикрытый бумагой фонарь прямо перед ней.

— Хлопцы, одеяло есть у кого? — негромко сказал кто-то рядом с Мариорой. Лица его она не видела.

— Есть, — откликнулся кто-то. — А зачем?

— Девушку укрыть.

Было больно смотреть на свет, и отяжелевшие веки Мариоры закрылись сами. Она чувствовала, как ее укрывали, подкладывали мягкое под бока и голову. В шалаше терпко пахло сухой травой, какими-то цветами. С этим мешался запах табака и пота.

— Откуда девушка? — спросил чей-то густой голос.

Другой ответил:

— Наши с операция привезли. Раненая. Ты рассказывай потихоньку, а то разбудишь.

Мариора с трудом вслушивалась в разговор. Было ясно — это партизаны. Что-то сейчас делает Андрей? Он, наверно, думает — она уже в Инештах… Ему и в голову не приходит, что она у партизан! Какая радость будет Андрею! Скорей бы дождаться утра, она расскажет о нем Лауру.

В шалаше вполголоса попросили:

— Рассказывай же дальше, Шмель. Долго тебя упрашивать?

Сильный басовитый голос негромко отозвался:

— Я тебе сказал, что плохо помню. Этому ж меня еще маленького дед учил, он много о гайдуках знал.

— А ты рассказывай, что помнишь. И не стихами, а так…

Несколько минут было тихо. Потом тот, кого просили продолжать рассказ, торжественно, задушевно начал:

Да… Однажды расположились гайдуки на горе Копоу, напротив города Ясс. Их стала окружать турецкая стража. Это было сто пятьдесят лет назад, тогда еще турки хозяйничали в Бессарабии. Старики говорят, что они вместе с вином Бессарабии пили кровь ее народа. И помогали туркам и греки, и местные бояре, и купцы-ростовщики. И всем им самыми большими врагами были защитники обездоленных, гайдуки. Так вот, значит, стали турки окружать гайдуков, а гайдуки в то время пили вино и смеялись. Кодрян подносил флягу ко рту и только больше веселел. Арнауты крикнули ему: «Сдавайся, Кодрян, сам, чтобы мы тебя не вязали». Кодрян ответил:

По Кодряну выстрелили и ранили его. Он выдавил пулю из раны и зарядил ею карабин.

Но турок было много, а гайдуков мало. Снова ранили Кодряна. Связанного, привели его на суд к господарю Кантемиру. И господарь спросил его: «Много ты честных людей убил?» — «Я честных не убивал, — ответил Кодрян. — Я встречал богатого, заставлял его делиться со мной добром, встречал бедняка — прятал кистень и давал ему из своего кармана на его нужды». — «Много ли у тебя богатства?» — спросил господарь. «Очень много», — ответил Кодрян. «Скажи нам, где оно, иначе я тебя четвертую или посажу на кол». — «Нет, — ответил Кодрян. — Вы меня все равно убьете, а деньги проиграете в карты или промотаете на женщин. Я спрятал все в деревьях, чтобы нашли бедные и купили себе волов и коров».

Ничего не добился господарь от Кодряна, и в одно раннее утро его вывели на площадь казнить. Страшные мучения были приготовлены Кодряну. Из многих сел и городов пришли люди проститься с любимым витязем… Но в это утро, переодевшись в турецкую одежду, пришел со своим отрядом другой гайдуцкий атаман, Тобулток [47] В народных сказаниях иногда хронология смещается. В действительности Кодрян и Тобулток жили в разное время. . И как только литавры возвестили начало казни, завязался бой. Народ, собравшийся на площади, поддержал гайдуков. Еле удрал господарь, оставляя убитыми и ранеными своих людей… Спасли гайдуки Кодряна…

Мариора открыла глаза.

В тишине терялся голос рассказчика, забывалась боль. Где-то там, за шалашом, раздольная ширь Бессарабии… леса и степи, горы и реки, от Прута до Днестра, от Буковины до Дуная… И там гуляли гайдуки — бесстрашные защитники слабых и бедных…