Уткур Хашимов - Дела земные

— Он был на войне?

— Нет, — отвечал парикмахер, щекоча мне шею машинкой. — Если бы его забрали, некому было бы учить детей. Но парень он мировой! А что, хотите породниться с ними?

— Посмотрим, — промолвила задумчиво мать. — Как распорядится судьба…

— Но если они посватаются, не отказывайтесь. Отличные люди, род у них чистый. К тому же будущий зять, — тут парикмахер многозначительно поднял палец, — учитель, радоваться надо такому зятю, сестрица. А сами-то вы откуда родом?

Мать подробно все рассказала. Про отца, откуда мы родом и прочее…

— Мне кажется, что они вам — ровня. И молодые сойдутся характером! — проговорил парикмахер, обдувая и прочищая машинку. — Даст бог, позовете на свадебный плов!

Радуясь окончанию пытки, я проворно соскочил с кресла. Мать надела мне на голову тюбетейку и протянула парикмахеру деньги.

— Да ну, что вы, что вы, разве можно брать деньги у будущих родственников, — проговорил парикмахер, все же пряча деньги в карман. Затем добавил: — Хорошие они люди, не прогадаете.

Вернувшись домой, я отломал кусок кукурузной лепешки и побежал на улицу. Игравшие на площадке Той, Вали и джурабаши немедленно начали по очереди шлепать меня по голому затылку, беря «плату» за стрижку. Особенно усердствовал джурабаши, после его щелчков у меня гудела голова. Но я стойко перенес и это. Потому что хотел удивить всех новостью.

— А у нас скоро свадьба! — похвастался я. — Вот наедимся вдоволь плова. А свекровь моей сестры сошьет мне рубашку. У нее швейная машина «Зингер»!

Но свадьба не состоялась. Ни через месяц, ни через год. Я несколько раз слышал, как плакала сестра, отказываясь идти замуж, а мать все спрашивала: «Ну, скажи тогда, за кого ты хочешь пойти?»

…Недавно у станции метро я повстречался с Гулей. Рядом с ней был высокий кудрявый юноша. Парень он был, по-моему, веселый, так как Гуля, которая опиралась на его руку, беспрестанно хохотала.

Через три дня я снова встретил Гулю на нашей улице.

— Славный он малый, — сказал я, вспомнив того юношу.

— Кто?

— Твой парень. Когда свадьба?

Гуля покраснела. Но скрыть свою радость не смогла.

— Вам понравился Фархад? — спросила она, улыбаясь.

— Понравился, — сказал я правду. — Кем он работает?

— Поваром, — снова улыбнулась Гуля. — Шеф-повар он!

— Не родственник?

Гуля отрицательно покачала головой.

— А откуда родом?

Гуля удивленно заморгала, пушистыми ресницами.

— А какое это имеет значение?

— А не было ли в их роду воров, наркоманов? — Я и не заметил, как из моего рта выскочили мамины вопросы.

Гуля сделалась серьезной, нахмурила брови:

— Что вы такое говорите?

— А не было ли в их роду сумасшедших? Надо бы поинтересоваться у соседей, у знакомых.

Гуля серьезно посмотрела мне в глаза и тихо-тихо попятилась назад. Отступив шага на два-три, она вдруг повернулась и побежала. Вероятно, подумала, не сошел ли я с ума. А я подумал, что девушке, выходящей замуж, не мешало бы серьезнее к этому относиться.

Отпуск свой большинство узбеков проводит так: или строят дом, или же играют свадьбу. В прошлом году и я задумал построить в конце садового участка дом для гостей. Из одной комнаты. Нет нужды объяснять, насколько хлопотливое это дело — строительство. То досок не хватает, то кирпича, то кровельного железа, то краски. Но разговор сейчас не об этом.

После того как возвели стены, на строительстве начал работать мастер Абдужаббар. Ловкий парень, мастер на все руки. Может сам установить и балку, и сваи, настелить пол. Работает на совесть. Только один у него порок — пьет. Каждый день. До обеда кое-как терпит, но в обед должен выпить обязательно.

— Эй, брат, принесите «беленькую», пожалуйста. В горле ужасно пересохло.

Ничего не поделаешь — все-таки гость он в моем доме. Иногда втайне от матери протягиваю ему пиалу с водкой. Он утоляет жажду, это его собственные слова, и громким голосом начинает петь.

Мать, догадавшись, что он опять выпил, ругает меня.

— Ты что, хочешь превратить его в алкоголика? Ведь каждый день поишь его!

Абдужаббар стоит на крыше и кричит:

— Не пил я, Пошша. Не пил. Ежели выпил, умереть мне на этом месте. Думаете, я пьяный? Смотрите! Я буду стоять на одной ноге.

И в самом деле встает на одну ногу и демонстрирует свою «трезвость». Мать волнуется еще пуще.

— Осторожней, свалишься, не дай бог!

Стройка, почти заканчивалась. Осталось только покрыть крышу кровельным железом. Мать отозвала меня в сторонку.

— Не смей больше поить его. Вчера он чуть было не свалился. А если останется инвалидом, кто отвечать будет? Наверняка, у него и дети есть.

В тот день ближе к обеду я спокойным тоном сказал Абдужаббару:

— Дружище, не обессудьте. Выпивки больше нет.

Мастер по-всякому пробовал уломать меня. Но не вышло. Я был непоколебим. Он полез на крышу хмурый. Перестал разговаривать, перестал петь. Так продолжалось дня три-четыре. А потом у меня кончился отпуск, и я приступил к работе.

Однажды после обеда наведался домой, взглянуть, как продвигается работа. Слышу, мастер поет во весь голос. Стукнет раза два по кровельному железу молотком и поет:

Стукнет еще пару раз и снова заводит:

Во дворе мать кипятила чай.

— Ого, опять началось «Я иду по саду…»? Кто его напоил? — спросил я.

— Не знаю, — ответила мать, не взглянув на меня. — Кажется, он не пил.

Абдужаббар, видимо, подслушивал нас. Он крикнул с крыши:

— Что вы говорите, братец мой! Не пил я. Могу поклясться. А чего мне скрывать, если бы я даже выпил? Я не такой бессовестный, чтоб пить, когда рядом со мной Пошша-ая! [70] Ая — матушка. Вот если бы вы принесли бутылочку «беленькой», то вечерком пропустили бы…

Я промолчал.

…Недавно я сидел дома и что-то писал. Вдруг входит Абдужаббар. Одет прилично. На голове новенькая тюбетейка. Гладко выбрит.

— Ну что, братец, все пописываете? — спросил он громко. — Не нужны ли мои услуги?

Удивительно, но меня он не раздражал, скорее был приятен. Мне нравилось, как он своим певучим голосом выговаривал «братец». Мы поздоровались, обнялись.

— Выпить хотите? — предложил я. — Помните, тогда я вас обижал. Теперь надо бы рассчитаться с вами.

— Нет, — покачал головой Абдужаббар. — Это я пришел отдать вам должок.

Он покопался в карманах брюк, достал десять рублей и положил на стол.

— Вот, извольте.

— Что это?

— Долг. — Он почему-то нахмурился.

Я ничего не понимал.

— Вы мне ничего не должны.

— Их тогда одолжила мне Пошша.

Мастер вдруг стал очень серьезным. Опечалился и я, вспомнив мать.