Николай Волокитин - Демидов кедр

— Есть! Есть, черт возьми!

— Не радуйтесь шибко. Еще сколько угодно будете смывать, не замечая. Особенно, если золото попадается пластинчатое. — Тряхнула из коробка на ладонь. — Еще, что ли?

— Конечно!

Часа в три Каримова вышла ненадолго на улицу. Впорхнула обратно этакой стрекозочкой, ошеломленно-счастливая. Забилась в уголок, выхватила из кармашка курточки черную тушь, губную помаду и круглое зеркальце, суетясь, стала подводить брови и губы.

— Что с вами? — Леонид даже растерялся.

— Ой! Там по тропинке, кажется, Степа ко мне идет.

— Какой Степа?

— Муж…

Времени прошло подходяще, а Степа не появлялся.

— Ой! — простонала Каримова. — Леонид… как вас… Григорьевич. Выгляните, пожалуйста, на улицу. Где он там потерялся?

Леонид послушался.

— Никого нет на тропе. Шлыков вон прошел мимо на шахты.

Каримова схватила его за локоть, выглядывая из-за плеча.

— Ой, обозналась. Это и правда был Шлыков.

Отскочила в сторонку, выдернула из кармашка платочек и, ничуть не стесняясь парня, стала в сердцах стирать с лица помаду и тушь.

Она враз как-то сникла, потускнела, а минут через десять сказала с жалобой в голосе:

— Пойду я, Леня. Не могу как-то. Если хотите, тоже пойдемте. А если что, оставайтесь.

— Останусь. Только дайте мне несколько золотинок.

— Все забирайте.

Взбодренный первым успехом, Леонид думал, что у него сейчас все пойдет как по маслу, но сколько ни сыпал в лоток песков, сколько ни кидал туда золотинок, так и не порадовался больше до самого вечера.

С этого дня он стал оставаться в опробаторной допоздна постоянно, делая иной раз до сотни промывок, а то и больше. Стала побаливать спина, от грязной воды и холода руки потрескались, сделались заскорузлыми, черными, но результата настоящего, стопроцентного так и не получалось. Нет-нет да и ускользало из его лотка золото вместе с породой, а это было просто недопустимо в работе: на кой черт и кому нужны пробы, которые лживы.

Леонид мыл и мыл. А вечерами, когда ложился спать, перед его глазами раскачивался лоток, проплывали серые ворошки мокрых песков, в которых тускло желтели крохотные золотинки.

Так бывает обычно после сбора грибов или ягод. Пробродишь весь день по лесу, свалишься вечером на кровать усталый, а не спится — так и видятся во тьме комнаты богатые лесными дарами елани и гривы, болотины и урочища.

Однажды Леонид ушел в опробаторную в выходной день. Ушел рано утром, когда Василий еще спал. И простоял у чана с водой с лотком в руках почти до обеда.

Когда вышел из землянухи, глаза ослепил пронзительный солнечный свет. Звонко капало с крыши. У порога поблескивала прозрачная лужица. На южных склонах сопок широкими проплешинами желтели вытаявшие из-под снега галечные осыпи.

Повсюду: на земле и в повлажневшем теплом воздухе, в блеске солнца и в синеве набухших влагой, просевших сугробов — чувствовалась весна.

Весна хозяйничала бойко, разгонисто.

На глазах сходили снега, обнажая старые галечные отвалы, гранитные останки, что бугрились на окраине поселка, горы накопившихся за зиму пустых консервных банок возле каждого дома.

Два дня кряду Степан Гавриков, вновь получивший бульдозер, бороздил ножом по раскисшим помойкам, сгребал банки в старый карьер, а позавчера вечером вспенившиеся воды горной речки Быструхи перехлестнули в низине берег, затопили, замыли карьер, схоронив в нем старую жесть и стекло.

Разлилась по долине Быструха широко-широко и гудела, как гудят на ветру вековые боры. По склонам сопок и по распадкам бежали к ней мутные ручьи и потоки, беспрерывно переполняя речку вешней водой — вот-вот и подкрадется к домам.

Драча в Боковом не было, лежал в районной больнице с воспалением легких.

С восходом солнца сменный мастер Терехин вышел из дома и долго ходил по берегу, вроде прогуливался у реки, любовался буйством природы, а когда проснулся Боковой, несмотря на воскресенье, на выходной день, экстренно собрал в конторе поселковый актив.

— Вода прибывает на глазах, — доложил. — Нет гарантии, что она через несколько часов не прорвется в перешейке возле бани и не зальет полпоселка. Нужно что-то предпринимать. Может быть, эвакуировать всех с опасного участка, пока не поздно. Прошу присутствующих высказать мнение.

Он заметно осунулся, под глазами темнели синие тени, однако в его поведении не чувствовалось ни растерянности, ни суеты, одна озабоченность, и говорил Терехин, как обычно, неторопливо, медленно, основательно. Это тут же успокоило взбудораженный было люд, настроило на спокойный рассудительный лад.

— А может, не надо этой самой эвакуации, Сергей Иваныч, — послышались голоса старичков-колымчан. — Шутка ли… А что стихии касаемо, случалось и в прежние времена на берегах горных речек такое. Но нахлынет и схлынет. Может, лучше для безопасности собрать весь народ и всю технику да дамбы изладить в опасных местах. Выходной ведь, вся сила на месте, не занятая ничем — горы можно свернуть.

— Думал об этом, — поглаживая лоб широкой ладонью, промолвил Терехин. — Идея хорошая. Пожалуй, единственно правильная. Но все-таки в данной ситуации счел нужным обсудить вопрос коллегиально. Я на Колыме человек новый — у вас опыт многих лет. Итак, были два предложения: эвакуация и дамбы… Что?

— Дамбы, Сергей Иванович, дамбы! Приходилось уже этак спасаться от половодья.

— Принято. — Терехин пристукнул по столу ладонью, повернулся к механику Шлыкову. — Сколько бульдозеров на ходу, Петр Иванович?

— Пять, — доложил механик.

— Поднимайте бульдозеристов, садитесь на машины и — к реке… Леонид Григорьевич, Василий Степанович, — это уже к Леониду и Ваське. — Пожалуйста. Прихватите Павла Семенова, еще пару молодцов, пройдите по всем дворам. Пусть выходят с инструментом. Лопаты, кайла, носилки — у кого что есть. Все пригодится.

Полчаса спустя весь Боковой во главе с Терехиным был на берегу Быструхи.

А к обеду все низкие места были наглухо заграждены высокими насыпями дамб.

— Ну и снежку бог послал, — рассуждали мужики, расходясь по домам. — Давненько не было такого… А солнце-то, солнце как жарит! При такой теплыни в одни сутки не только весь снег в распадках, но и сопки расплавятся. Неужели еще придется выходить, поднимать насыпи? — Но каждый в душе хорошо понимал, что дело сделано крепко и никакая стихия уже не страшна.

После обеда в поселке воцарилась благостная тишина. Усталый народ отдыхал.

Леонид с Васькой позагорали часа два на крыше своей избушки, потом спустились и занялись дома каждый своим. Леонид засел за починку брезентухи, Васька притащил два кирпича и стал острым напильником выскребать на них дорожки — пазы. В магазине не было электрических плиток, и он надумал сделать свою.