Николай Ушаков - Вдоль горячего асфальта

Деятели ночи крадутся вдоль стен. Они не заботятся о галстуках, но резиновые перчатки натянуты для предрассветных операций.

Сбросить крючок или выдавить стекло, и нога через подоконник: «Примите мои заверения в совершенном к вам расположении».

Еще не рассвело, а дипломат побрит и одет. Он на цыпочках подходит к плотным шторам.

Ботинки не скрипят, и все-таки, как в детстве, проснувшись от тишины, Павлик вслушивается и всматривается.

Раннее утро насыщено сном. Спит Белград, спят Афины, гавань Пирей спит, а заря лишь пробует розовыми перстами Эгейское море, но германским вооруженным силам отдан приказ обрушить всю свою мощь на Югославию и Грецию.

Апрельский рассвет ознаменован внезапным налетом крупных соединений бомбардировщиков, в том числе пикирующих на казармы и аэродромы югославов и неожиданным нападением на пограничные посты греков в Восточной Македонии и Фракии.

Посланник агрессора выходит на работу. Как было сказано, Афины спят, а он появляется на частной квартире греческого премьер-министра у его постели.

В руках раннего посетителя меморандум или кастет — не все ли равно…

Чем ближе к страшному июню, тем раньше рассветы, и вот наиболее короткая июньская ночь с субботы на воскресенье.

Спит адыгейский туристский лагерь над Черным морем. Спят под шелковицей в палатке путешественники — Павлик и Машенька.

Но Павлик проснулся: мухоловки вновь роняют мокрую ягоду на тугой бубен палаточного холста, а может, виноваты и не лакомки-мухоловки.

Еще темная государственная граница. По одну сторону — до Атлантики — Большая Германия, по другую — до Тихого океана — Павликова волшебная страна.

Как пожелтело небо!

И артиллерия без предупреждения открывает огонь, наводятся мосты, переправляются танки, дивизия первого эшелона пересекает границу. Бомбардировщики уходят на восток.

Господин посол агрессивного государства искусно выбрит. Отличные щеки смягчены горячими салфетками и освежены лавандой для джентльменов, незначительный порез великолепно затерт квасцовым брусочком.

Сквозь шторы глядит рассвет. Господин посол готов, но ждет за шторами.

Выждав, он натягивает нерезиновые перчатки и направляется сделать заявление о начале военных действий, хотя военные действия не первую минуту идут на огромном фронте от Баренцева до Черного морей.

Утро в туристском лагере под адыгейскими вершинами, как и во всех лагерях и домах отдыха, открывается зарядкой. Ваня или Вася-физкультурник извлекает из многоствольного судейского свистка звук побудки и, выхватив человек семь, ведет на гимнастику.

Через день Ваня или Вася с вещичками шагает над Черным морем в райвоенкомат.

Что же касается Павлика и Машеньки, то в это лето они на свой Юго-Запад не возвратятся.

Уже оплакивали мы тебя, Днепровская государственная электрическая станция, и горевали о городах Крюкове и Кременчуге, а что с Новомосковском и Полтавой, не знали, что с Ахтыркой и Тростянцом, не ведали.

Павлик рыл противотанковые рвы на Слободской Украине, и его имя упоминалось в боевом листке среди имен тех, кто перевыполнял план.

Машенька проводила Павлика долгим взглядом из окна. Ах, эти женщины в окнах — в этом и в том, в домах справа и слева! Уходя, лучше не оглядываться.

Вспомнив описанных Барбюсом французских пехотинцев первой мировой войны, Павлик захватил одеяло, что рекомендуется при таких обстоятельствах делать всем: одеяло — покров, скатерть и носилки.

С Павликом работали астрономы в тапочках и поэты в галошах. Прислали сюда и беженку — студенточку философского факультета. В летнем платьице, в котором бежала с Запада, она «рыла окопы» сперва под Сахарной столицей и теперь здесь, а наступали прохладные дни и сырые ночи.

Студенточке предлагали свою единственную фуфайку, студенточка отказывалась: «Что вы, мне жарко», а ночью обливалась слезами на груди у Марии Ивановны, соседки по ночлегу.

Скорее всего с неустроенной личной судьбой — мастерица парчовой нитки — маленькая Мария Ивановна копать не могла, но каким удивительным интендантом оказалась, как сочувственно делила на одеяле брынзу и хлеб, какой кулеш варила, как ободряюще разливала его по мискам и кружкам работников телескопа и силлаботоники!

В лыжных шароварах и ночной вздувшейся сорочке, главный поэт с заступом на гребне рва был, как говорится, хорош для живописца.

Он «ввел в употребление истик (у козелецких хлеборобов палочка с железным наконечником для очистки плуга, в данном же случае щепочка, очищавшая лопату от налипшей земли), а поэты менее квалифицированные, едва поспевая за своим метром, состязались в придумывании рифмы на слово «истик» — «чистик» — «фашистик».

Фашистское люфтваффе [15] Воздушное оружие. напоминало о себе ежедневно. В одно и то же время над трассой появлялся противно-длинный «юнкерс». Он прерывисто гудел, как сепаратор в молочной, и давал по линии работ пулеметную очередь.

Поэты, астрономы, студенточка-философка прижимались к отвесной стенке рва. А Мария Ивановна не покидала «фабрики-кухни» — врытого в землю котла, под которым маскировался огонь: «Я маленькая, с неба не видать!»

По трассе ходил сапер, не разматывал рулетку, а проверял прутиком.

— Молодцы, товарищи лирики!

— Служим трудовому народу!

Рядом иногда при мерцании только им известной августовской звездной мелочи копали астрономы, за ними — искусники резать ветчину — труженики прилавка, за ними — счетоводы, за счетоводами — офицеры административной службы со шпалой и двумя, но, несмотря на деликатность занятых здесь профессий, кольцо рвов, смыкаясь вокруг промышленно-заводского центра, прорезало равнины — рассекало нивы и железнодорожные пути.

По выражению героя 1812 года Дениса Давыдова, «ряды штыков сверкали среди жатвы». Последняя жнейка убирала последнее поле, и вдоль него на замаскированной ветками полуторке поспешал истребительный отряд.

Поля и суходолы — безлесная равнина не затихала ни на мгновение: трубили грузовые автоколонны и каретки «М-1», щелкали зенитки, стрекотал дорогоустроительный грейдер, пробегали, постукивая, рабочие поезда.

Павлик поселился в посадках у железной дороги. Завернувшись в одеяло, спал у рельсов, и над головой катились тяжелые составы, увозившие в угольных вагонах зерно.

Иногда ночью кричала женщина, и лагерь пробуждался. Говорили об аппендиците. Мария Ивановна торопилась за врачом.

Следовало пройти мимо колодца. Часовому приказали стрелять по всякому, кто приблизится к колодцу, но часовой, предупредив, выслушивал рассказ Марии Ивановны об аппендиците и пропускал.

Мария Ивановна возвращалась с врачом, а над больной хлопотала студенточка в легком платьице.