Григорий Ершов - Холодные зори

Платьице это — большая и неожиданная радость. Его прислал из Москвы брат Гришатка, который уехал туда к отцу от тети Паши, долго не подавал о себе весточки. И вот как хорошо вновь откликнулся.

Но с лапоточками была целая история.

Страсть как хотелось Маринке иметь новые лапоточки к большому празднику. Ан вот не получается у нее с плетением лыка, да и все. И у дедушки не было времени под праздник возиться с ее обучением: очень много было сторонних заказов. И задумала девочка сделать лапти по-своему. Из кружочков, которыми бабушка закрывала крынки с молоком (хорошие, толстые дощечки!), с немалыми трудами вырезала она по форме своих ступней две деревянные подметки.

А вот как просверлить в них дырочки?

И тут видит, дедушка взялся чинить свою трубку, засорилась так, что дым не идет сквозь нее ни в какую. Накалил дед Силантий гвоздь и прожег нужную дырочку в своей люльке. Теперь вновь задымила она у него под усами.

Когда взрослых не было в избе, разложила Маринка на загнетке из щепочек костерок и сунула в него гвоздь, чтобы раскалить его докрасна.

Огня было мало, но печная вьюшка и заслонка, которую Маринка не выдвинула из жерла трубы, подвели Маринку. Дым стал быстро наполнять избу, Маринка распахнула окошко, и дым повалил на улицу. В избу прибежал дед. Маринка подтянула ведро с водой и плеснула в свой полыхающий костер. И понаделала тем еще больше дыма и пара.

Дедушка сразу понял, что происходит, и Маринке осталось лишь повиниться. Дед молча вынул из запечья лозу для метел, выбрал большую хворостину и для порядка больно хлестнул ею внучку. С тем и вышел из избы.

Больше никто из домашних не знал о Маринкиной проделке. А дед Силантий сам прожег в ее дощечках дырочки и продернул оборки.

Маринка быстро обернула ноги портянками и, наспех обмотав их веревочками, продетыми дедом в дырочки дощечек, отправилась в соседнюю деревушку Осинники в двух верстах от их Спиридонок, если идти через лес.

И вот она счастливо бредет по тихому заснеженному лесу и встречает на своем пути то длинную рыжую еловую шишку, то слегка пожухлый, но еще сохраняющий свою причудливую форму золотисто-серый кленовый лист. Особенно порадовали девочку красивые веточки брусники с яркими красновато-желтыми, а кое-где и еще совсем зелеными листочками.

На крутой извилине лесной дороги прямо на Маринку вдруг вымчала пара гнедых с бубенцами. Лошади натужно храпели, а ямщик в тулупе поверх овчинной шубы, перетянутом желтым кушаком, все настегивал и настегивал их длинным ременным кнутом.

По колена провалилась Маринка в снег, прыгнув на обочину. И тут ей послышалось, будто что-то хрустнуло под санями, они неестественно подскочили, а кони, словно почуяв свободу, так быстро понеслись, что уж не только не видно, а и не слышно стало ни топота копыт, ни ударов хлыста, ни конского храпа.

Но что это лежит на дороге? Обронили какой-то узел.

Маринка выбралась на дорогу и вскрикнула от неожиданности: в глубокой колее, весь в кровяных ссадинах и подтеках, лежал мальчик, ее одногодок. Он с трудом дышал и был в беспамятстве.

По Маринкиным расчетам, до ближайшей деревни Осинники оставалось не менее версты. Слабые Маринкины ноги не позволяли ей нести на себе мальчика.

Пришлось наскоро распустить бечевку, снять свои лапоточки-дощечки, благо они обледенели и хорошо будут скользить по дороге, словно добрая ледянка.

Как могла, намотала на свои босые ноги заледенелые портянки, связала бечевкой один с другим лапоточки, осторожно сняла с мальчика вязаный шарфик, продела ему под руки и с превеликим трудом натащила его тельце на дощечки. Затем, связав оба конца бечевки, которая освободилась, когда Маринка размотала онучи-портянки, прикрутила мальчонку к каждой из своих лапотков-дощечек.

Не раз и не два пришлось ей тянуть, затем раскачивать из стороны в сторону, подталкивать, заходя сзади, и снова тянуть за шарфик, пока дощечки точно не улеглись в колее, накатанной коваными полозьями проехавших саней, и заскользили. Вот когда пригодились Маринке ее крепкие руки! Она цепко держала концы шарфа и медленно, но неуклонно продвигалась по дороге вперед к Осинникам.

Горячий соленый пот застил глаза, стекал за ворот овчинной шубейки, а ноги стыли в колючем снегу и были давно все исколоты ледышками.

Но Маринка думала о другом: только бы не ударила вновь та страшная острая боль, которую не однажды уже ей пришлось испытать.

И она упорно везла свою невиданную лесную находку навстречу людям и теплу.

Так и не помнила, как добралась до Осинников. Увидела себя Маринка уже в холодных сенях чужой избы. Незнакомые люди сначала снегом, а потом суконкой докрасна растерли ей ноги, густо смазали их гусиным жиром и унесли Маринку в теплую избу. Там она увидела и покалеченного санями мальчонку. Он постанывал во сне, разметавшись на своей высокой постели, устроенной на одном из огромных кованых сундуков. Маринка лежала на чьем-то деревянном топчане. Лежать было мягко. И Маринке вспомнилось, как однажды дедушка и дядя Митяй, вытряхивая домашние дерюжины, посадили Маринку на одну из них и, приподняв за концы с обеих сторон, устроили ей качели. Она затаилась в ложбинке, промятой ее тельцем, а они полегоньку ее раскачивали, посмеиваясь, а потом осторожно вывалили из дерюжины в копну душистого сена. И сейчас вот, когда молодая круглолицая женщина подошла к ней и напоила отваром веток малины с цветами, Маринка поплыла, словно вновь раскачиваясь на холщовых качелях. Женщина легко, словно пушинку, ласково подняла ее на своих красных, с грубоватой кожей руках и понесла, чтобы положить на теплую лежанку. Сверху укутала тулупом. И девочка уснула.

Лишь поздно ночью прибежал в Осинники запыхавшийся дядя Митяй. Дома долго искали ее по лесу, пока не сообразили наведаться в соседнюю деревню.

Никто дома не ругал Маринку. Все были рады, что и на этот раз все обошлось благополучно. Но теперь дедушка между отдыхом и началом работы понемногу все подплетал и подплетал лыка в новые маленькие лапоточки, которые и подарил внучке незадолго до праздника.

Да еще дядя Митяй посмеивался иной раз:

— Что ж ты, Маришенька, не сходишь в Осинники, не навестишь своего нареченного?

— Будет тебе, — вступалась тетя Фрося. — Да золотая она у нас, Мариша. Из воды легче вытянуть, хуже коня она измаялась. А тебе бы все шутковать!

От дяди Митяя Маринка узнала, что сумела-таки дотянуть мальчонку до окраины Осинников, а там потеряла сознание: видно-таки накатила на нее изнутри страшная боль, которой она так всю дорогу опасалась.

Тетка Вера, хватившись племяша, бежала по дороге. Она-то и нашла их неподалеку от Осинников, скликала людей, и те принесли Маринку с Васяткой в дом.