Григорий Ершов - Холодные зори

Но тут раздался ружейный залп. Били со стороны ремесленного прямо сюда. По безоружной толпе возле школы стреляли казаки.

— Гады, растудыть твою в гребень, по детям и бабам! — хрипло выругался Константин Никанорович и закричал: — Мужики, быстро все остатние возы с дровами на энту улицу: надо допрежь всего от казаков заслониться, чтобы конями не потоптали.

Теперь народу еще поприбавилось. Мастер судоверфи, хозяин домика напротив школы Пантелей Романович Вавилин, в нагольном полушубке, валенцах и рукавицах, сутулясь и кряхтя, спешил от дома с огромной толстой жердиной. Используя ее как вагу, он помогал сначала сдвигать примерзшие за ночь дровни с места, а затем с ее помощью их опрокидывали полозьями к противнику, а дровами внутрь. Укрываясь за санями, ребятишки споро укладывали дрова снова в поленницы. Рядок заслона становился длинней, да и в промежутках меж санями дрова, сложенные в «кресты», от казацких пуль закрывали надежно.

Кочурин ушел в здание школы, где уже с утра хозяевал инженер Григорий Борман, начальник хозчасти стачкома. Там же был и начальник санитарной службы дружины Петр Ермов со старшей санитаркой Мариной Борисовой, и сестра доктора Корзанова, фельдшерица Вера Федоровна. Марина Борисова прибыла сюда со своими подружками по ее курсам — Наташей Вавилиной, Клавой Лаптевой, Катей Садниковой, Симой Кетовой, Фрузой, а те уговорили еще и учительниц школы, которые остались тут с десятком учеников и учениц.

Все, что творилось теперь возле школы и в ее стенах, не было никем предопределено заранее и не предусматривалось каким-либо планом. Каждый действовал на свой страх и риск. Заранее определены были лишь пункты сборов отрядов рабочей дружины. Они располагались в разных местах поселка: на Песках, в деревушке верстах в двух по большаку позади завода, в лесочке близ Волги, куда не раз хаживали на ближние митинги. Один из отрядов накапливался в тупике среди путаницы улочек, неподалеку от рабочей столовки.

Там собрались наиболее опытные и проверенные боевики: недавно вновь сбежавший из губернской тюрьмы неутомимый сероглазый блондин Борис Черняев, начальник отряда экспроприации и один из самых метких стрелков, а с ним его тень, верный друг токарь Пашка Васильев, музыкант Сергей Ермов, пропагандист Верный, случайно этой ночью задержавшийся в поселке; под стать самому Сочалову и командир этого отряда — рядовой Дмитрий Курсанов, который сумел-таки принести с кровавой маньчжурской войны прозревшую голову и закаленные в войне руки и ноги.

Он был, правда, ранен в грудь навылет, и еще давали себя чувствовать неполадки в продырявленном правом легком. Но могучее здоровье русского солдата побороло этот недуг.

Григорий Борисов очутился в этом отряде позже, уже во время боя.

Отряд Курсанова скрытно обходил крупный казачий разъезд, предводительствуемый фатоватым молодым казачьим офицером. Сначала далеко позади казачьей кавалькады, а затем ближе, одновременно с обоих ее флангов раздались выстрелы. Казаки от неожиданности сгрудились в кучу, кони вставали на дыбы, высоко вздымая передние ноги. Офицер приказал спешиться, положить коней и занять круговую оборону. Со стороны ремесленного выскочил, видимо запасной, казачий эскадрон. Он тут же раздвоился. Влево и вправо по улице вдоль заводской стены поскакали два полуэскадрона конников, беспрестанно стреляя на ходу вдоль улицы и по палисадникам домов.

Воодушевленный такой мощной поддержкой на флангах, казачий офицер вновь поднял конников. И тогда дружинники еще раз ударили по казакам.

Григорий столкнулся уже в ходе боя с Павлом Васильевым, в руках которого еще курился дымком «смит-вессон». Павел, немного поколебавшись, на свой риск разрешил Григорию присоединиться к их боевой группе.

Дружинники группы Черняева залегли у домов по улице, ведущей к школе. Прицельным огнем встретили они казаков, и тем вновь пришлось спешно укрыться за спинами еще раз поваленных на снег коней.

Сунув дуло своего браунинга в проем полуоткрытой калитки, Григорий целил в гущу казаков.

Дружинники получили неожиданную поддержку от жителей сараюшек и банек, подвалов и чердаков, забитых и по этой улице рабочим людом. Ворота стали распахиваться, их снимали с петель и бросали посередь улицы, волокли бревна, старые ящики. Появились тачки и санки, груженные снегом, старыми ржавыми листами железа, щебенкой и кирпичами. Все это быстро укладывалось поперек улицы. Смельчаки выбегали перед баррикадой и утрамбовывали снежный валок, в котором теперь были укреплены положенные на ребро ворота, рядком вскинуты выломанные из соседних палисадников балясины, обрубки досок и крупные поленья.

В числе других бойцов из группы Черняева и Борисов держал на прицеле оружие, пока эскадрон казаков не отступил вновь к ремесленному училищу. Казачьи разъезды начали патрулировать по длинным улочкам и переулкам. Но и там они не раз были обстреляны. В улочке, расположенной позади каменной школы, их встретил отряд кочегара Павла Хромова, стреляя из-за новой баррикады, только что сооруженной под руководством опытного боевика, любимца своего отряда Сашуни Аметистова.

Стоял пасмурный зимний денек. Небо покрывала серая дымка сплошных, скученных облаков, снег уже не отливал белизной, а над городом, громко каркая и хлопая крыльями, суматошно летали вороны, то тут то там вспархивали стайки потревоженных выстрелами воробьев. Рабочий поселок с этих часов раскололся на два вражеских лагеря. С одной стороны собиралась рать хорошо вооруженных и вышколенных защитников извечного порядка династии дома Романовых, с другой — строила баррикады, готовилась к отпору этой силе грозная стенка забастовщиков. Плохо вооруженные и мало обученные бойцы рабочей обороны решили умереть на баррикадах, но не отступать.

Студен и короток зимний день на Руси. А в декабре 1905 года не один десяток сел и деревень успевали за это недолгое время само небо прогреть жарким пожаром подожженной барской усадьбы и барина за грудки потрясти, пока урядники да офицерье с солдатней не нагрянут. Впрочем, коли дня не хватало, крестьяне схватывались со своими обидчиками и зимними темными ночами.

Удивительно было и иное. Словно по давно кем-то продуманному общему плану в один день сразу во многих городах вспыхивали на заводах и фабриках рабочие волнения, рабочий люд высыпал на улицы, ставил баррикады и вел бои с жандармерией и полицией, а где и прямо с царским войском.

Одно было ясно. В декабре, вслед за Пресней в Москве, по всем землям сразу стихийно, а вместе с тем решительно и неутомимо поднималась трудовая Россия за свои людские права, против притеснений и обидчиков. Простой работный люд, будь то рабочий или незажиточный крестьянин, уже не мог и не хотел более терпеть и ждать, сносить тяготы лихой жизни и лишь надеяться на лучшее.