Григорий Ершов - Холодные зори

— Камский! — звучал в ушах баррикадников густой басок Смычкова — Болотова.

— Кому надо дать по шее, вывезти на тачке и запретить когда-либо появляться на Волжских заводах?

И в последний раз густой басок отвечает:

— Именем рабочего народа революционный суд определяет: виноват Камский. Меру пресечения, предложенную общественным обвинителем, милицейскому наряду привести в исполнение немедленно. Товарищ Аметистов! Действуйте.

Будто и не гложет сердца тревожное ожидание неизвестности, будто не затаился тут каждый, чтобы дать решительный бой лютому врагу восставших рабочих, а сидят они все по-прежнему, как месяц-другой назад, на спектакле народного театра в рабочей столовой. И баррикадники дружно ударили в ладоши. Кто снял, а кто и не снимал варежек, и потому откуда сухо и звонко, а из иных мест глухо, словно подушку выбивают, раздались аплодисменты. Настоящий театр, подлинная сцена. Разве что Яким Смычков не раскланивался.

Болотов улыбнулся глазами, поднимаясь, подал руку Якиму и, когда тот поднялся на следующую террасу баррикады и встал рядом с могутным и в росте, и в плечах, и во всей комплекции Антоном Болотовым, прижал «артиста» к себе и сказал два слова:

— Молодчина, памятливый!

С этим и ушел в штаб сообщить обстановку за прошедшие полчаса.

Смычкова окликнул командир его отряда. Это начало действовать нововведение, предложенное одним из штабистов-дружинников на недавно прошедшем совещании штаба: каждый час делать перекличку своего отряда в дежурке и на постах. Регулярная перекличка исключала всякие неожиданности: быстро обнаружится дезертирство, каждый баррикадник может в ответ на оклик задать вопрос своему командиру и получить разъяснение, что обеспечивало постоянный контакт командира с отрядом, как и его уверенность в том, что дружинники понимают свою задачу на вверенном участке.

Командиром Сочалова, приданного команде охраны штаба, стал сам Степан Кочурин. И голос Кочурина и отклик Смычкова вызвали непонятный Степану Митрофановичу веселый смех баррикадников. Кочурин не был свидетелем только что разыгранного Смычковым спектакля. А именно по голосу Смычкова, который, оказывается, очень точно сумел передать и тембр и высоту негустого баска Степана Кочурина, все узнали Якимова командира. Это и вызвало невольный добрый смех.

— А ты чё? Анекдот, что ли, рассказывал? — спросил Кочурин. И смех на баррикаде усилился.

Даже Смычкова смутил этот дружный гогот сотоварищей. Он примолк и не ответил на вопрос командира.

— Да не спишь ли ты случаем, Смычков? — забеспокоился Кочурин.

— Разговор тут душевный о тебе случился у нас при Антоне Болотове, — отозвался Ипатыч, старик сторож с «электрички». Он ходил перекусить и невольно задержался, выслушав весь спектакль Смычкова.

— А вот разговорчики надо бы отставить, — рассердился вдруг Степан. — Смотреть в оба, слышите? Словно кошка — и сквозь сумерки, а там и темноту. Самый малый шорох, не заметь его, может обернуться большой бедой. О любом происшествии немедленно докладывать командирам.

Кочурин поспешил в штаб увидеться с Болотовым и выяснить, что за треп тут про него, заместителя командира сводной дружины, не ко времени затеяли.

На баррикаде было тихо.

В тесной полутемной комнатушке под образами едва теплилась неизвестно кем зажженная лампадка. У небольшого кухонного столика на табуретках и обрубках бревна сидели четверо: Леня Дмитриев — командир вновь сформированной особой команды подрывников и бомбометателей, Василий Адеркин — специалист по фугасным устройствам, Яким Смычков — это он отливал оболочки для бомб и обоих фугасов, и Владимир Володин, — подручный Грача из модельного. Он изготовил не одну модель для отливок фугасов и бомб.

Старший по возрасту был Яким Смычков, но сейчас лишь доверие, оказанное штабом дружины Лене Дмитриеву, определяло здесь и авторитет и старшинство. Леня Дмитриев еще подростком начал дружить с Василием Адеркиным, а другой их дружок закадычный Паша Хромов, кочегар с «Централки» на параллельной улице верховодит боевым охранением отряда Дмитрия Курсанова. Вчера ночью вместе с ними Леня зарывал малый фугас под пожаркой. Все прошло благополучно, только с дедом Евсеем закавыка вышла. Не идет спать в дежурку, хоть плачь. Скоро и до свету с ним досидишься. Хорошо, бывалый солдат Дмитрий Курсанов не растерялся и быстро уладил дело: вызвал к себе Евсея и одарил за примерное несение службы стаканом водки, горбушкой хлеба и соленым огурцом.

Ажно слеза прошибла старика. Выпил залпом, огурец откусил смачно, с хрустом, и отколупнул от горбушки толику.

— Окажи честь, прими мою долю, — молил Курсанов, протягивая другой полный стакан. — Сам понимаешь, командиру окличку делать, не дай бог захмелею, а с устатку еще и всхрапну. Сделай милость, Евсеич!

Разомлел от вина и невиданной ласки старик, принял. Тут и сломило старика, в сон кинуло. А Курсанов его быстренько на тюфяк. Захрапел дед во все завертки. И тогда лишь дежурного оставили при нем. А все собрались под каланчой, и пошла работа. Когда утром дед Евсей заступил на дежурство, ему в закопченном и пыльном окошке светелки дома напротив пожарки померещилась знакомая фигура.

— Новый пост Курсанов учредил, — разъяснил Павел. — Вроде как подчасок твой ныне Филя, на случай внезапного нападения. Если он тебе засигналит, скачи кубарем с каланчи, докладывай командиру.

А сегодня дельце предстояло похлеще — большую ямищу под фугас продолбить надо в мерзлой земле. Пока что вперед по шоссе ушел отряд баррикадников вбивать поперек него длинные отрезки толстых железных прутов для железного частокола, который им предстояло затем сплошь опутать колючей проволокой. Возня у частокола и шум, поднятый там, должны были отвлечь внимание от неизбежных шумов при закладке большого фугаса.

Видно, устарело в ту ночь древнее речение, что, мол, нет пророка в своем отечестве.

— Братцы! — нарушил полусонное молчание за кухонным столом Владимир Володин. — Слыхивал я, литейщики костров не жгут, а паковую землицу в ины дни парят, чтобы тепла была, лучше связывалась.

— Ты это к чему? — по законам старшинства спросил Дмитриев.

— А к тому, дорогой товарищ командир, что костры-то и нам запрещено жечь.

— Кипяточком греть предлагаешь, — живо откликнулся Смычков. — Дельно удумал, и шуму меньше, и дело быстрее пойдет.

— Володин! — отдал приказ Дмитриев. — Бегом на главную баррикаду, через штаб забирай с десяток женщин, что поопытней в делах с русскими печками да котлами, разведи всех по ближайшим домам, а дежурным передай приказ — пособлять дровами, мужской силой, кипяток держать наготове. Носить воду к месту будущей закладки фугаса вменяю в обязанность тем же дежурным, таскать кипяток, чтоб не остыл, надо быстро: ведрами, медными чайниками, самоварами.