Григорий Ершов - Холодные зори

А сестренке нужно еще овладеть самой грамотой в буквальном смысле этого слова. Жизнь «в людях» не дала ей книжных знаний.

Наконец раздумчиво и тихо Григорий начал говорить:

— Видишь ли, Маринка! В жизни всегда так получается. Коли не хочешь сам наверняка быть битым, в любой схватке с противником приходится хитрить. По крайней мере действовать осторожно, не торопясь и с дальним прицелом. Удалось тебе первому нанести удар, сразу думай, как отступить, чтобы самому не досталось. Полезно это еще и потому, что дает время выбрать новый удачный момент, чтобы второй удар снова пришелся по противнику без промаха, наверняка.

Не зная законов борьбы, лучше до поры до времени, по крайней мере одной, не ввязываться в серьезную драку.

Маринка, затаив дыхание, слушала брата.

Она понимала, что здесь, в глухих дебрях Брянщины, брат начал с ней вдруг разговор о самой сути жизни, о том, как надо уметь отстаивать свое человеческое достоинство. Она поняла брата в том смысле, что сколько же ей, Маринке, еще не хватает, чтобы до конца, не получив ответного удара, выдержать бой с мадам Анкет. И сколько же, видно, ей и после придется еще узнать, чтоб научиться борьбе хотя бы за простую человеческую справедливость!

А брат весело подумал:

«Продолжай тянуться к своему солнышку, милая. Не навеки оно для тебя будет неуловимым. Не долго тебе быть не с нами, скоро сама все узнаешь». Но и другое невольно подумалось брату: «В зоревое время живем, а зори — они холодные. И это также придется тебе испытать».

Сестре он сказал:

— Что-то мы с тобой о весенних сморчках заговорили, а ядреные осенние грибы тем временем от нас все попрятались. Этак и впрямь сегодня придется нам на ночь животы потуже поясами затянуть. — Быстро встал и пошел опять «досматривать» осенний гриб.

Не в первый, но сейчас в последний раз собирали они грибы в густом бору по берегам красавицы Десны. Сегодня насобирали не так густо, но зато вчера дело шло лучше, а теперь можно пошевелить немного и вчерашний запас.

И вот на поляне вновь пылает большой костер. Маринка удобно устроилась, так, чтобы не сильно припекало, и с азартом начала чистить собранный лесной урожай на варево или грибное жарево, как прикажет брат. Сидят они так, и каждый будто бы свою думку думает. Часто случается этак-то с людьми, если приятно им коротать время в дремучем лесу, сидя у походного лесного огонька. Здесь у каждого из них есть еще третий собеседник, чей глухой верховой, немного таинственный шум располагает к особой откровенности.

А думали они друг о друге.

«Хорошо иметь такого старшего брата, — думает Маринка. — Это он увез меня из города в лес и помог отдохнуть душой, успокоиться. Умный он и заботливый. Что бы я без него делала?»

«Сколько у этой больной и несчастной девочки позади испытаний! Безрадостное, тяжелое детство, да и юность не из легких выпала на ее долю», — думал о сестренке в это время старший брат. И винил в этом прежде всего себя и своего отца. Но что еще ждет ее впереди с ее почти неподвижной больной ногой, зашнурованной даже здесь, в привольном лесу, в высокий специальный ботинок с жесткой массивной пробкой-протезом внутри? Бедная, родная моя сестренка! Отныне он, старший брат, возьмет на себя всю ответственность за ее судьбу.

Григорий сидел по другую сторону костра, возле котла, наполненного водой. Здесь они помоют очищенные грибы, перед тем как их пожарить или, скорее, крепко повялить, так как масла уже не осталось.

На завтра намечен обратный, куда более трудный путь, вверх по течению, к дому. На этот случай Григорием заранее были припасены парус и вся необходимая оснастка. Новый, свежий запас впечатлений, которые принесло с собой это лесное бродяжничество, почти вытеснили у Маринки все то мрачное, тягостное, что еще несколько дней назад, казалось, навсегда завладело ее мыслями и чувствами. Такое путешествие для Маринки стало целительней любых аптекарских лекарств.

Словом, на пятый или шестой день путешествия докторский «нервный ступор» с Маринки как рукой сняло. Правда, была еще она грустна и задумчива. Но брат все-таки решил, что настало время поговорить с сестрой по душам и о семейных делах.

И теперь, у костра, стараясь особенно не бередить ее сердца, осторожно повел он рассказ о том, что случилось на их родной лесной заимке в Спиридонках и почему тетя Фрося очутилась в Бежице и будет жить с ними, ожидая возвращения дяди Мити.

Маринка заплакала, и брат не унимал ее слез: они очищают душу.

Обдумывая свою жизнь, размышляя о рассказанном братом, Маринка не заметила, что давно сидит одна. Брат куда-то исчез, а костер еле тлеет.

Но что это с рекой? Словно бы кто-то огромный там надрывно, тяжело дышит. А совсем недавно было совсем тихо, шумел разве что лес.

«Нет, это не река, — решает Маринка. — Но что же тогда там, на реке? Будто огромное живое существо ломится сюда, подминая кусты и лозы, хлюпая громко по зыбуну и воде, и от невероятно тяжелых усилий натужно, устало дышит». А еще через какое-то время Маринка поняла: это поют люди, много людей, но поют хриплыми, совсем осипшими голосами, и протяжные заунывные звуки песни порою тонут в прерывистом, тяжелом дыхании.

С трудом разобрала Маринка слова:

Словно бы само мерное чавканье хляби от грузной поступи множества идущих рождает высокий голос. Он выводит неторопливо и трагично:

Другие натужно подхватывают:

И снова высокий голос:

И вновь, глухо, но могутно:

И вдруг кончилась тягучая, печальная, и сразу ворвалась лихая, бодрая, озорная песня. Ее пели быстро, хотя и растягивая слова:

Вскоре песня оборвалась. Запыхавшийся, прибежал брат.

— Быстро собираться! В лодку и к городу… с бурлаками. Приболел там один, взяли в барку, кровь горлом пошла.

Собирая вещи и увязывая все в большой узел, брат сказал:

— Ты на баржу! Там и поедешь. А я с бурлаками, в лямке. День-другой, и будем у нашей пристани, если дело ходко пойдет. Тяжелая она, торговая барка, проклятущая. От самого Чернигова тянут к нам под Брянск…

Теперь поняла Маринка, что за песню слышала.

Брат помог ей сесть в лодку, оттолкнулся веслом и выгреб к высокой и длинной барке, что стояла почти на самом стрежне реки. Ее удерживал длинный толстый пеньковый канат, которым она была причалена к лесистому левому берегу. Канат был закреплен вокруг огромного пня недавно кем-то сваленного гигантского дуба. Неподалеку, прямо на влажной высокой траве, отдыхали бурлаки. На обветренных и обожженных солнцем красных, оливковых, черных лицах как-то особенно выделялись белки глаз, словно у слепцов.