Григорий Ершов - Холодные зори

И Петр понял: живое слово пропагандиста доходило до сердец.

— А мне думается, все, о чем вы здесь говорили, давным-давно ни для кого не секрет. — И русокосая, статная, но еще очень молоденькая девушка, совсем еще девочка, засмущалась. Это была младшая сестренка Садникова — Катя.

— Что же вы замолчали вдруг, девушка? — изо всех сил напрягая зрение, чтобы разглядеть своего оппонента, повернулся к приумолкнувшей Петр. — Ну, скажем, не секрет. А что дальше?

— А дальше то, что доктор в народной столовой говорил о детских болезнях. И тоже призывал женщин к сознательности, чтобы они просвещались насчет болезней.

Петр никак не мог взять в толк, к чему все это.

— Ну, призывал. И что же? — еще раз спросил Петр, вытягивая буквально по слову ту мысль, ради которой осмелилась она говорить на массовке.

— А то, — выпалила та в сердцах, разгневанная тем, что ее не понимают. Большие глаза ее светились отвагой, звонко и решительно звучал ее голос, — а то, что там это все говорится свободно, при свете, в большом зале. Не холодно, и никто никого не боится. Вот и сюда мы зря забрались, в глушь такую. Лучше бы открыто, в зале столовой. Туда и народу придет больше, и сидеть удобней. — Девушка вдруг снова умолкла, глубоко, всей грудью вздохнула и закончила неожиданно очень спокойным голосом: — А разговор один и тот же — о сознательности женщин, об их правах на просвещение.

Эта почти детская наивность, которая сама по себе так хорошо объяснила ему столь же наивное бесстрашие вступить в спор с оратором при большом стечении людей, расположила к смелой девочке пропагандиста.

Петру пришлось коротко рассказать «лесной аудитории» о двух путях завоевания масс — реформистски-просветительском и революционном, о том, к каким результатам приводит один и другой, такие разные пути.

— Мы — революционеры! — громко и с гордостью бросил Петр в этот необычный зеленый и темный зал «лесного университета». — И у нас нет секретов от народа. Но пока власть не в наших рабочих руках. Военная, полицейская, жандармская сила у наших хозяев и их щедро оплачиваемых чиновных прислужников — управляющих, цеховых начальников, шпионов и провокаторов. Потому-то у нас с вами и есть от них секреты. И одним из сильнейших средств в борьбе с ними была и остается самая тщательная конспирация. Вот почему пока мы принуждены собираться тайно. Ведь наша цель — как можно скорее свергнуть неугодный нам строй эксплуататоров-капиталистов и помещиков. Мы с вами хорошо знаем: добровольно они никогда не уйдут.

— Волк кажинный год линяет, только нрава не меняет! — выкрикнул кто-то из парней народную присказку, которая пришлась как нельзя лучше к месту. Многие рассмеялись.

— Вот-вот, и я к тому же, про волков — господ заводчиков, — подхватил и Петр. — Милая, умная девушка, — по-братски доверительно и ласково обратился он прямо к Кате. И даже руку простер в ее сторону. — Вы правы, что призвали нас не чураться и легальных форм борьбы. Ходите, дорогие наши матери, жены, сестры и подруги, на лекции почтенного доктора Корзанова, но и там в рамках обсуждаемой темы сумейте договориться о своих правах, потому что только права предполагают наличие обязанностей. А обязанности без прав — это и есть угнетение человека человеком.

Расходились по лесу снова парочками и также разными путями. А неподалеку от поселка опять собрались гурьбой и вышли на главную улицу шумно, весело, как и полагалось обычно после далекой прогулки в сторону губернского города.

А у Борисовых танцевали. Так хотелось Маринке быть там, в лесу, вместе с Петей, но, увы, ее больные ноги не позволяли пока что гулять по большаку, а тем более продираться по снегу в лесную чащу. Ее место здесь, развлекать гостей и делать все как можно более шумно; если какая из мамаш, отпустив дочку к ней, и полюбопытствует издали, останется довольна: как никогда, людно и весело у Борисовых.

А вот и девицы одна за другой стали появляться в ее доме. Танцы и впрямь сделались очень шумными и веселыми.

Расходились поздно, тепло благодаря хозяев за милый вечер, заботу и хлебосольство.

Григорий пошел провожать Фрузу. В этом не было ничего предосудительного, так как родители Фрузы хорошо знали Григория и охотно отпускали свою дочь к Борисовым. Но только Григорий знал и о другом — о ее активной работе в Российской социал-демократической партии, членом которой был и сам.

А в доме Борисовых в это время случился пожар. Загорелось на чердаке. И прежде чем прибыла к дому пожарная команда, прибежал полицейский ротмистр с нарядом из военной охраны завода. Охранники не подпускали никого к дому, а ротмистр бережно принимал из рук Маринки, спускающейся с охваченного пламенем чердака, большую шляпную коробку.

— Осторожней! — только и нашлась Маринка, когда неожиданно увидела старого знакомого во всем его облачении. — Осторожней, — повторила она, когда ротмистр, удивленный тяжестью этой картонки, хотел поднять крышку, — там все мои драгоценности, только за тем я и кинулась в огонь. — С этими словами Маринка упала на ротмистра.

Это не было притворством. Маринке и впрямь стало дурно. Она-то знала, что будет ей, если ротмистр откроет коробку, — и вдруг так смертельно испугалась, что упала без чувств в объятия, полицейского начальника. Тому ничего не оставалось, как приказать ближестоящему полицейскому; «Держи и чтобы ни-ни — большие драгоценности! Головой отвечаешь!» — А сам занялся Маринкой.

Вскоре заработали помпы, и пожар на чердаке был потушен. Маринка очнулась от обморока, словно бы разбуженная звоном пожарного колокола. Ротмистр обрызгивал ее лицо водой, в дом вбегал взволнованный брат.

Ротмистр со вздохом явного облегчения сдал ему отошедшую от обморока Маринку, а сам поспешил к своей команде.

Маринка шепнула брату о коробке, и Григорий еще раз побеспокоил ротмистра. Жандармский офицер тут же взял коробку из рук полицейского и передал ее Григорию. Брат с этой коробкой направился в свой кабинет. Вскоре он вышел оттуда, так как пожарные не позволяли никому долго находиться в доме. Но, выходя, он незаметно от пожарных повернул ключ в двери, а затем положил его в карман.

К счастью, потолочные перекрытия не пострадали, некоторое время горели только стропила одной из секций чердака. При входе в дом царил хаос: были залиты водой и узкая лестничка, ведущая наверх, и входные сени. Сам дом от пожара не пострадал. В толпе даже поговаривали, что вряд ли его хозяину удастся добиться у страхового агентства выплаты какой-либо неустойки.

Вскоре все успокоились и пошли спать.

Григорий вышел к Маринке с ее коробкой. Она взяла ее из рук брата и почувствовала, что та пуста.

— Не волнуйся, твои драгоценности — два нагана и браунинг с патронами к ним — я спрятал в более надежном месте. А теперь я иду спать. Спокойной ночи!