Григорий Ершов - Холодные зори

Все это очень смутило Василия. И тут условный позывной: «Эй, некрут!» — раздался вдруг издали в другом конце лощины. Василий видел, как этот окрик испугал Низова, и тот бросился наискосок, стараясь побыстрее скрыться за деревьями. Но там его поджидал Петр.

— С чем пожаловали? Охотитесь на дичь или просто так — моцион себе делаете? — с издевочкой спросил он Семена, выйдя прямо на него из-за деревьев.

Не стал бы Низов в привычной ситуации вступать с ним в объяснение, так как был зело опытен в делах неожиданного скулодробительного удара. Но теперь он знал, что его самого еще раньше выследили и гонят, как гончие зайца, на охотника.

— А чё, может, лес откупленный? — вопросом на вопрос, не на шутку струхнув (видно, знал о рабочей расправе с портным-провокатором) и от страха наглея, задиристо ответил Сеня.

Но Петр, не вынимая руки из кармана пальто, приказал:

— Повертывай назад, выходи к дороге и жди моего приказа. Ну, шевелись! — прикрикнул он на Рябого и стал потихоньку вынимать из кармана правую руку. Низов опрометью бросился в лощину, с трудом попадая в свои следы, а тем временем подошел Филя. Он молча указал Семену на другую сторону лощины, где уже маячила знакомая фигура Василия.

Низов немного пришел в себя. Теперь он шагал медленно и деловито, будто и не слышал приказа и спешить ему незачем.

На дорогу вышли одновременно все вчетвером. Со стороны овражного тупика, обойдя его, быстро продвигался навстречу Петр. На дороге уже стоял Василий, а позади себя Семен слышал учащенное дыхание Фили Колокольникова.

И вот Низов Семен в кольце дружинников.

Первым заговорил Филя.

— Ходкий, гад! От самой канцелярии исправника, где я его и поджидал, любезного, трусил он, скаженный, будто иноходец какой, прямо хоть садись на него да гарцуй до губернии. А в лес свернул, видно, приустал, шагом пошел. Шею все платком утирает. И вдруг исчез. Ну, как в воду канул. Я и назад, и вперед все бегом — ну нет нигде, да и только. Хорошо, вовремя вспомнил, как ударило мне в голову: «Лощина!» Я туда, скатился и прямо на его след. Ну, тут и я выдыхаться зачал, припозднился малость, крикнуть пришлось.

«Так, — промелькнуло у Васятки во время рассказа, — филер-то, видать, не цехового значения, а подымай выше, у самого господина исправника в доверии! И впрямь, знать, свинья завсегда найдет свою помойку!»

— И чего же, если не секрет, вам, господин хороший, в этом лесочке запонадобилось? — обратился он к филеру. — Вроде бы Павел Александрович сегодня на работе и на охоту не собирались…

— Собрание, баяли, ноне здесь будет. События-то какие, обманул нас царь Николай, людям не поверил, а доверился своим холуям, — спокойно и в общем-то разумно ответил вдруг Низов.

— Ну и что? — спросил явно для того, чтобы выиграть время, Петр. Никто из них не ожидал хорошо продуманного ответа.

— А то и выходит — одно горе у народа русского теперь, общее — веру в самого светлого монарха своего потеряли.

— Слушайте, ребята, и что только этот гад плетет? А ну расскажи, каки таки дела к господину исправнику тебя привели? Какое заданьице от его высокоблагородия получил? Зачем сюда шел? Отвечай! — на высокой ноте, взволнованно выкрикнул Филя.

Но Низов нашел единственно правильный тон в такой сложной ситуации. И стоял на своем.

— Ну, послушай ты меня, Василий. Сам знаешь, какой я был скотиной, сам меня и ловил на моей пакости. Сам и другим обо мне рассказывал. Кто же мне откроет, где можно услышать слово правды, наше рабочее слово.

— Ну ты и ловок, погань паршивая! — не утихал Филя. — Значит, только у самого господина исправника и есть такие сведения.

— При чем тут исправник? Он за казаками в губернию ухрял, исправник-то твой. Знакомый отца мово в канцелярии писарем, к ему я и кинулся. Ну, ясно дело, и он не думал, конечно, что, мол, от чистого сердца тута быть мне надо было. И там меня за подлеца засчитали. Вот я и прикинулся. Долго он пропадал, а я все ждал. Потом повел меня к старшому, ну, тот и послал — в карьере, мол, они соберутся, ноне нам их пугать не велено, а только надобно знать, кто там выступал да кто из тех, что позаметней, там был, а за нами, мол, не пропадет… С тем вот и попал я на карьер…

— Очень умно, рассудительно даже, если позволите, трогательно, господин Низов, это вы нам все разобъяснили. Нельзя ль еще об одном узнать? — вежливенько, с издевочкой сказал Петр, до того очень внимательно слушавший откровения филера.

— Спрашивайте, ваша воля, — ответил Низов, по-прежнему косясь на его руку, спрятанную в карман.

— Извольте ответить, какого лешего занесло вас в глубокий снег лощины, если прямая дорога на карьер по лесу проходит? — Петр явно горячился и торопил события.

А Низов стал еще более осторожен и расчетлив.

— Ей-бо! Странно мне вас даже слышать. Думал, дружина у вас куда как лучше обучена. Ну, посудите сами, как я мог идти в открытую, да еще по дороге, когда и младенцу ясно, что вокруг сходок всегда засады ставят из вас, дружинников, особливо на дороге. Да еще, признаться, чуял я, что и ко мне давно собственный филя приставлен.

— Ну ты, гад ползучий, — обиделся Филя, — поосторожней выбирай слова-то.

— Говорю правду, как на духу. Ить сам признавался, что вроде бы как филером на сходку шел. Узнай кто из вас меня там, может, сразу амба мне — жизни не видать, не то что схода.

— А сейчас как за жизнь свою распрекрасную дрожишь, сука! — не утерпел Василий. — Что, видать, волка ноги кормят? — и со всего маха неожиданно двинул кулаком под челюсть Рябому. Тот стерпел, на удар не ответил, стоял молча.

Петр не одобрил поведения Василия. Петушится, а дело-то более чем серьезно. Не убирать же здесь, на месте, Низова без пролетарского суда и следствия.

— Давайте обсудим положение спокойно. И не надо лишних эмоций, — сказал Петр.

— А что, тут дело ясное: где кошки нет, там мышь резвится. Я так думаю: не жилец он боле на этом свете. Вот и все. Выдаст всех нас в первую же минуту, как только в поселке объявится. Отпустим, — значит, выкормим змейку на свою шейку.

— Слышал? — спокойно спросил Семена Петр. Тот съежился от такого резкого поворота дела. Струхнул не на шутку.

Адеркинскую ненависть к себе знал и ощущал всей шкурой, а Филе терять нечего — был и есть культяпня голоштанная.

Решит дело, видать, все-таки этот, неизвестный ему старший, вон рука-то так и застряла в кармане, вынуть и пульнуть — один момент.

— Умный, видать, ты человек, рассудительный, — вновь с издевочкой обратился к нему Петр. — Тебе и последнее слово: как обезвредить тебя, чтобы спокойно жить, ну, хотя бы вот нам, троим?

Холодный, ровный, очень спокойный тон старшего не предвещал ничего хорошего. Низов собрал в кулак всю свою волю. Говорят, что бывает мужество и от отчаяния.