Иван Коробейников - Голубая Елань

— Ага, сладкое! — сообразил Фадя. — Не крепкое, но ничего, на опохмелку пойдет. — Чашка тоже, пожалуй, пригодится. — Он завернул все, как было, в парчовый лоскут и поспешил к саманнице.

Водку они распили до света. Ружье Фадя бросил. Полез было в саманницу через узкое окно, но оборвался, на четвереньках добравшись до свертка, достал бутылку со «сладким» и снова полез в окно.

— Батя, батя, ты моя бородатая хреновина. Лавочку твою мы прихлопнем. Понятно. Учти. Но мне тебя жалко. Ей-богу, жалко. Пьешь ты здорово и песни здорово поешь. — На, выпей сладенького. — Фадя совал бутылку куда-то в темноту и вдруг — хрясь! — по руке потекло что-то холодное и липкое. Чтоб не пропадало добро, Фадя решил потянуть из бутылки. Такое же холодное и липкое потекло на лицо, по усам, по бороде. Фадя поймал языком, почамкал и почувствовал, как откуда-то из глубины брюха к горлу подкатил клубок. В бутылке была какая-то невозможная жирная дрянь. Фадя бросил бутылку. Откуда ему было знать, что в ней поп хранил ценное миро. Фадя помнил еще, как он вытирал руки парчовым лоскутом, как ползал по земле, разыскивая дробовик, а потом все провалилось, и он уснул мертвецким сном.

Дерябин фыркал, как взбесившийся кот. Но впереди его ждала еще одна неприятность. Когда вернулись к церкви, оказалось, что за время, пока все смотрели на пьяных — Фадю и попа, — кто-то изрубил лестницы и даже веревки, которыми они крепились.

Когда Батов вернулся из Таловки, о закрытии церкви в Застойном ходил только веселый анекдот. Оставалось одно: ждать, когда Дерябина отзовут в район. Но покинул он Застойное при других обстоятельствах и довольно скоро. Однажды Дерябин пришел на конный двор и потребовал, чтобы его отвезли на ток.

— Кто вас повезет, людей нет, — не совсем ласково ответил Антипа. — Лошадь вот есть, запрягу, поезжайте.

— А Батов где? — спросил Дерябин.

— Уехал, — соврал Антипа.

Дерябин недовольно поморщился и махнул рукой.

— Эх, ты! Ну ладно. Запрягай. Поеду. — И куда-то скрылся, будто по делам.

Антипа запряг в мешанинник цапулинскую кобылу:

— Это что такое? — снова появляясь, спросил Дерябин.

— Подвода. Все, что есть. Кони все в поле. А на ходке Андрей Петрович уехал.

Дерябин молча забрался в мешанинник.

Утро было великолепное. Такое, каким может быть погожее утро только осенью после затянувшегося ненастья. Все дышало свежестью. Солнце только что оторвалось от кромки дальнего, тронутого желтизной леса и мягким парным теплом наполняло воздух. Всю ночь Дерябин провел у Кокосова. И теперь эта ночь и эта теплота так подействовали на него, что не успел он выехать на поскотину, как голова его сама собой стала медленно клониться на грудь. Пальцы левой руки ослабли. Вожжи из них выкатились, скользнули по кромке мешаниниика и попали под колесо. Но цапулинская кобыла была так предусмотрительна, что они еще не натянулись, а она уже с готовностью остановилась. Через оглоблю покосилась на седока и, убедившись в том, что ничего каверзного от него не последует, основательно утвердилась на месте. Она расставила ноги пошире, издала двусторонний вздох облегчения, прикрыла глаза, и голова ее точно так же, как у Дерябина, стала медленно опускаться. Когда движение головы задержала привязанная узда, стала опускаться, отвисать нижняя губа. В таком приятно-дремотном состоянии цапулинская кобыла могла стоять сколько угодно. Но ее чуткие уши вскоре уловили на дороге человеческие шаги. Кобыла неохотно открыла сначала один глаз, затем другой и узнала Кольку Базанова.

Колька самовольно ушел из бригады, чтоб навестить Фросю и, если удастся, пусть с опозданием, отметить Спасов день. Встреча с Дерябиным была некстати. Первой его мыслью теперь было — нырнуть в лес. Но он тут же заметил, что Дерябин спит, и остановился в задумчивости. По лицу его пробежала озорная усмешка. А что если? Он осторожно подошел к мешаниннику. Дерябин крепко спал. Из-под усов в колени вожжой тянулась сладкая слюнка. И Колька решился. С предосторожностями, на какие только был способен, он приблизился к кобыле и стал поднимать вожжи. Кобыла шарахнулась. У Кольки замерло сердце, но Дерябин только качнулся, провел рукой по усам и не проснулся. Колька, взяв лошадь под уздцы, свернул с дороги и недалеко от ворот поскотины остановился перед самой жердяной изгородью. Выпрячь лошадь для Кольки было делом одной минуты. После этого он просунул оглобли между жердями, вплотную подкатил мешанинник к изгороди, лошадь через ворота перевел на другую сторону и снова запряг. Предвкушая, что получится из его затеи, Колька давился смехом. Он совсем забыл, куда и зачем шел. Недалеко была канава, заросшая репьем и крапивой. Колька спустился в нее и стал наблюдать. Дерябин и не думал просыпаться. И кобыла снова задремала. Тогда Колька набрал сосновых шишек и начал кидать их одну за другой в Дерябина. Но долго не мог попасть. Наконец одна из шишек угодила Дерябину в голову. Дерябин проснулся.

— Ну, ну! Шевелись, дохлая кляча! — услышал Колька.

Отдохнувшая кобыла с первого понукания легла в хомут. Колеса ударились об изгородь, что-то затрещало, кобыла стала, а Дерябин брякнулся о грядку мешанинника. Через минуту он был на земле. Он ничего не мог понять. Ходил вокруг мешанинника, заглядывая под него, перелезал через изгородь. Не подходя близко, с тоской осматривал лошадь и, не зная, как поступить, снова лез обратно. Один раз попытался пролезть между жердями, там, где были продернуты оглобли, но не смог, и в отчаянье выругался.

— Как же тебя, окаянную, угораздило?!

Колька катался на дне канавы и готов был визжать от удовольствия. Наконец он просто устал от смеха. Устроился поудобнее и стал наблюдать. Дерябин еще некоторое время потолкался около мешанинника и вдруг быстро пошел в сторону Застойного. Кольке было не ясно, что задумал уполномоченный. «Бросил лошадь?» — подумал он. Но нет. Отойдя шагов двести, Дерябин повернулся и медленно пошел обратно. «Прогуливается», — решил Колька и тут же заметил, как за поскотиной из лесу вышла женщина с корзинкой. В ней он узнал Катерину Суслову. Она, увидев лошадь, всплеснула руками и быстро пошла к ней. А со стороны поскотины к мешаниннику двигался деловито Дерябин. Подошли они одновременно.

— Что это такое? — возмущенно воскликнул Дерябин. — Да вот не знаю что. Сама дивлюсь, что такое.

— Ах, мерзавцы, что делают! Это же форменное вредительство. Ну некогда только мне. — спешу. А то подкараулил бы я… Давно поди бедная животина томится? Давай выпрягай!

Испуганная Катерина поставила корзину на землю и стала выпрягать лошадь.

— Забери ее в деревню! — между тем распоряжался Дерябин. — Пусть накормят ее. Да пока никому не говори, как и где ты ее взяла. До расследования. Понятно? Скажи — я велел отвести.