Иван Коробейников - Голубая Елань

— На ограду.

— Скажите Янову, здесь, мол, народ ждет.

— Правильно.

— Стол сюда выноси.

— На вольный воздух.

На крыльце появился Степан Грохов.

— Сейчас, товарищи-граждане, стол вынесут.

Цапулин Трымко и двое подростков, поднимая стол за ножки высоко над головами, вынесли его на середину двора.

Встав у стола, Алеша растерялся.

«Народу сколько пришло!..». Среди пожилых женщин он увидел свою квартирную хозяйку Ульяну и улыбнулся. Его тронуло то, что, несмотря на жару, хозяйка повязала свой кашемировый платок, который доставала только на пасху и в Николин день.

Алеша уверенно начал читать.

Тишина водворилась такая, что было слышно воркование голубки над карнизом амбара.

…Алеша поднял голову и огляделся кругом. Все смотрели на него… смотрели по-разному.

Вон с какой-то затаенной грустью глядят ласковые глаза Ваниной матери — Орины; тяжело, будто прощупывая насквозь, глядит Максим… приоткрыв рот, диковато уставился Фадя Уйтик, насмешливо косится белесыми глазами Важенин Мирон. Афоня Чирочек как бы совсем не слушает, внимательно следит за кружащимися голубями. Степан, опустив свои тяжелые длинные руки, смотрит в землю… Цапуля… — но, не успев рассмотреть выражение лица председателя, Алеша увидел Дунины черные блестящие глаза. Ясные, они смотрели доверчиво и открыто, полные ожидания.

Алеша побледнел, пошевелил губами и, тряхнув волосами, начал читать снова.

Большие белые облака бежали по небу, закрывая по временам солнце. Тогда по земле, по крышам домов, по дальним холмам, по зеленой кромке леса бежали темные тени, за которыми шли особенно яркие, ослепительные полосы света. И на душе Алеши шла такая же беспокойная смена тени и света.

Когда он закончил, в клубе было все так же тихо.

— Вопросы какие будут? — выждав некоторое время, спросил Алеша.

Все продолжали молчать.

Афоня Чирочек встал и, поворачивая из стороны в сторону свою крошечную головку, то приподнимая ее, то втягивая в плечи (за это и прозвали его Чирочком), стал спускаться с крыльца, постукивая батожком.

— Премного благодарен. Хорошо читаешь. Глядишь, денек-то и скоротали. — И, приложив козырьком к глазам сморщенную ладошку, он посмотрел на небо.

— Скотина скоро домой пойдет. А дождь все же будет.

За ним двинулось несколько человек. Пошли старшие Важенята, только оба Спиридона топтались нерешительно.

— Вопросы есть? — снова спросил Алеша.

— Есть! — выкрикнул Спиря Малушко и, обратившись к народу, раскинул руки: — Мужики, то есть граждане! Мы все это ясно понимаем. Одно мне невдомек, — почему такая пошла прижимка мужику, коей робит, а коей не робит — льгота. Рассея испокон веков на хлебе стоит. А кто этот хлеб дает? Мы, крестьяне, опять же. И теперь я спрошу тебя, товарищ Янов, как же того севака нарушать? Вот ты мне и ответь.

— Отвечаю, — сказал Алеша. — Вот ты сказал Россия на хлебе стоит. Вот его и надо дать столько, чтоб стояла Советская Россия на веки вечные.

По народу пробежал смех. В точку…

— Поддержи Россею, Спиря.

Спиря Малушко диковато похлопал глазами и, когда шум улегся, снова начал:

— Обратно я вас спрошу, граждане: вот, говорят, трактор… Машина… А какая такая польза от него? Вы видали? — Он помолчал, дожидаясь ответа ровно столько, чтоб никто не успел ответить, — ну вот, не видали… На лошади мы робим? Робим. Навоз мы от нее имеем? Имеем. А трактор обчихал всю землю керосином, и никакая тебе хреновина на ней не вырастет.

— Таких, как ты, поменьше будет.

Малушко открыл рот. Он еще хотел что-то сказать, но его дернул за рубаху Спиря старший:

— Замолчи!..

После этого снова все замолчали.

Алеша видел, что беседы не получается. И он начал говорить. Объяснил, куда нужен хлеб, какое огромное значение имеет он в социалистическом строительстве. Рассказал о Днепровской электростанции, о Сталинградском тракторстрое, рассказал, как изменит жизнь людей индустриализация страны и коллективизация сельского хозяйства. Не будут биться в одиночку, как бьются многие застоинцы. Алеша увлекся. Что-то светлое охватило его. Он, все время чувствуя на себе взгляд народа, сейчас для него слившийся в один взгляд черных Дуниных глаз, взгляд требовательный и ждущий, сам всматривался в ту чудесную даль, где зримо вырисовывались черты завтрашнего дня.

Он еще говорил, как вдруг рявкнул гром. Это было тем более странно, что солнце сияло. В солнечном блеске сверкнули редкие капли, пятная рубахи. А через мгновение ударил косой сияющий дождь. Через все небо, упираясь одним концом в Кочердыш, легла радуга. С шумом и криком все бросились кто куда.

— Вот он, Илья, загулял, значит. Хоро-о-шо-о! — сверкая зубами, сказал Максим Базанов, подставляя дождю свою сутуловатую спину. Последние слова его потонули в новом громовом раскате.

Через несколько минут на дворе никого не было. Дождь хлестал по столу и трепал размокшее с оплывшими буквами объявление.

Алеша смотрел на все это с крыльца клуба, и что-то озорное, как вот этот сквозной дождь, так и подмывало его.

С замиранием сердца Стянька открыла тяжелую дверь конторы. Очередь к кассе протянулась через весь коридор. Пахло краской, багульником, табачным дымом.

Митенька, весь красный, распаренный, с мокрой челкой, словно только что вышел из бани, уже пробирался к выходу, держа над головой зажатые в кулаке деньги.

— Айда, получай! — весело подмигнул он Стяньке и, шмыгая носом, утирая рукавом рубахи пот с лица, отдуваясь, заговорил: — Ну, девка! Эту декаду мы с тобой поробили!..

Стянька встала в очередь, с беспокойством посматривая по сторонам. Время тянулось медленно. Несколько раз принимались бить за стеной часы. Они долго собирались с силами. Сначала шипели, затем хрипели и после начинали бить, как настеганные, каждый раз удивляя неожиданным количеством ударов.

Наконец, Стянька оказалась у окошечка.

— Распишись вот здесь! — Остроносенькая, в очках кассирша поставила «птичку» на место, где должна была расписаться Стянька, и быстро начала отсчитывать деньги.

«Верно ли считает? Ишь, как крутит», — подумала Стянька.

А кассирша, не глядя, сунула деньги в окошечко и по-птичьи крикнула:

— Сле-щий!

Стянька хотела было пересчитать, но ее оттолкнули.

— Иди, иди! Не задерживай!

Она зажала деньги в кулак и так же, как Митенька, с трудом пробираясь сквозь толпу, отошла к сторонке.

Деньги!..

Это ее деньги… Никогда еще Стянька не держала в руках столько денег, заработанных ею. Счастливая улыбка озарила ее лицо. Стянька легонько вздохнула, успокоила себя — «все тут». Затем еще раз посмотрела на деньги и, завязав их в платочек, сунула за пазуху.

— Ну, вот. Это тебе не пары боронить, — произнес кто-то сзади.