Иван Коробейников - Голубая Елань

Василий беззлобно выругался:

— Охавельники!..

Костя, замаслив тонкие губы, ел шаньги, оставляя большие подковообразные надкусы. Гладкие щеки его вздувались буграми, уши двигались, как у кота.

— Здорово, сынок! Ха! Не ждешь? «Обедня» еще не отошла… Не празднуешь им? — крестясь, Василий сел за стол. — Как это там у вас, Костя, учили? А? Насчет действия? Еще ты мне рассказывал, всякое, мол, средствие супротив себя имеет…

— Всякий яд имеет противоядие, так что ли?

— Во-во! На ум пришло мне. В самую точку сказано! Стало быть, всякая сила против себя силу имеет и этой силе покоряется. Крепкая водка, к примеру, луковке покоряется.

— О чем это ты, отец? — не понял Костя.

— О чем? А вот говорил я тут с учителишком нашим. Шарапов по фамилии. Не знаешь?

— Нет.

— Новенький… Человек научный, а вижу — к себе тянет. Вот, к примеру, люди о коммуне толкуют. Это — сила. А Шарапов говорит — «у меня свои интересы». Это тоже сила. Котора котору! Раскусил?

Костя скривил губы и потянулся.

— Ну, это еще понятие растяжимое…

— Ха! — усмехнулся Василий. — Растяжимое, конешно. Да ведь и я, брат, все обдумал. Исподволь да впору и стекло гнется.

Он перестал есть. Забота омрачила его узкие глазки. Если раньше он слепо ненавидел всех, кто посягал на его собственность, то сейчас он готовился к борьбе, обдумывал план действий.

— Только ты меня, отец, пожалуйста, не путай. Я готовлюсь в вуз — высшее учебное заведение, — сказал Костя. — За этим и в город ездил. Учиться надо.

Алеша варил клей в баночке из-под консервов, держа ее над лампой со снятым стеклом. Дым острыми языками лизал бока банки. Бархатные лоскутья сажи свисали со дна — огонь сшивал их красной ниткой и никак не мог сшить.

— Спал? — недовольно спросил Алеша, видя помятое лицо Вадима.

Тот невпопад ответил:

— Рано еще…

— С ума сошел! Рано. Семь часов. Тебя ждем. Гримировать надо. Валяй первого Семена. Борода вон там, на столе. А публики, видал, сколько пришло? Все Застойное!

Шарапов снял пальто, засучил рукава белой толстовки и сел, подтягивая в коленях узкие брюки.

В эту минуту за кулисы с шумом вбежала пневская учительница — Тоня Соснина. Увидев артистов, она звонко, раскатисто засмеялась и подбежала к Вадиму.

— Разрешите я вам помогу!

На Вадима смотрели глаза — зеленые, в длинных пушистых ресницах.

— Пожалуйста!

— А у вас есть еще эти… растушевки?

— Возьмите мою.

Закончив гримировать, они вместе спустились со сцены. В зале было темно и душно. Клуб был переполнен. Сидели и даже стояли на подоконниках, а с улицы к стеклам льнули лица тех, кому не посчастливилось попасть в зал. Фадя пришел пораньше и сидел в первом ряду с видом полководца, выигравшего сражение.

Зазвенел звонок. Дрогнул занавес.

— Вадим Михайлович, идите сюда. Здесь место есть, — услышал Вадим.

Его звала Стянька. Смеясь, пригибаясь, отчего волосы рассыпались и закрыли ей лицо, Тоня потянула Вадима, и он, не сознавая, почему надо пригибаться, пригнулся тоже и, натыкаясь на чьи-то колени, наступая на ноги, пошел за ней. Около Стяньки было свободное место. Ее курносый смешливый кавалер Митенька стоял рядом.

— Ничего. Садитесь, садитесь, — сказал он, заметив смущение Вадима, в то время как Тоня уже села. Прижимаясь к Стяньке, она позвала:

— Садитесь. Мы вдвоем уместимся.

Вадим сел. Начался спектакль.

Вадим близко видел Тонин профиль: чуть вздернутый нос, резко очерченные властные губы. Тонкое маркизетовое платье плотно облегало грудь.

Глядя на сцену, он обнял Тоню за талию.

Кончилось первое действие.

Звеня по проволоке кольцами, пробежал от колонки к колонке занавес, и на нем заметалась Алешина тень.

— Сколько раз говорил! — донесся со сцены его сердитый голос. — Ведро приготовить, ведро. Нет…

И словно от этих слов публика пришла в неописуемый восторг. Все захлопали.

«Почему ведро? Какое ведро?» — подумал Вадим и вдруг почувствовал, что Тоня снимает с талии его руку.

После антракта Вадим и Тоня снова сели рядом. Им снова осталось одно место, и Тоня, поворачиваясь к Вадиму, щекотно касалась его лица душистыми волосами. У него дрожали руки. Он ничего не видел и не слышал. Смеющиеся зеленые глаза под скобками бровей, казалось, заполняли весь мир…

После спектакля, когда в зале начали убирать скамьи, они оделись и вышли на улицу.

Было тихо, в темноте призрачно светился снег, пахло морозом. У чьего-то садика, как мраморный гробик, белела лавочка.

— Сядем? — предложил Вадим.

Она покорно остановилась, и он полой пальто смел снег.

Скамейка осела и почернела. Совсем как во сне, он вдруг почувствовал себя скованным — хотел пошевельнуться и не мог. Но она сама потянулась к нему, и он долгое время ничего не мог понять — чувствовал только, что губы у нее холодные, чуть солоноватые. Очнулся он, услышав тихий, ласковый голос:

— Вот вы какой… Хватит, Дима. Пойдем.

…Точно течением подхватило Вадима, закружило и понесло. Он жил одной мыслью: снова встретиться с ней. Наутро он проснулся часов в семь и сразу же встал. Тщательно выбрил щеки, освежился одеколоном и надел свой лучший костюм. Все в нем смеялось от предвкушения новой встречи. Вошла Анисья, шлепая босыми ногами.

— Есть будете?

Вадим есть не хотел, но сказал:

— Да.

Анисья принесла творожные шаньги.

— Вот… Из своего стряпаю. Проси паек, а то покупай. Это христом богом вымолила у Василья Аристарховича. Нарушили севак, — хоть по миру иди.

Нельзя сказать, что настроение Вадима испортилось, но ему стало неприятно. Он поспешил уйти.

Тоню он застал одну. Сидя в постели, она читала и не сразу заметила гостя. Он кашлянул, сделал шаг вперед и сказал:

— Здравствуйте!

— Вадим? Здравствуйте! — В глазах ее заискрилась улыбка. — Проходи!

Она легко спрыгнула на пол и протянула обе руки с тонкими, узкими ладонями. Вадим присел на табуретку.

— Читала?

— Да. Скучно так…

— Что?

— Ерунду. Старый журнал «Родина». — Она перебросила несколько страниц. — Родина. Где моя родина?

Вадим робко попытался обнять Тоню. Она лукаво погрозила розовым пальчиком.

— Ни-ни… За неимением лучшего снизошел до деревенского шкраба?

— Ерунда! — возразил Вадим. — Правда, здесь интеллигентному человеку тяжело. Знаешь — «для берегов отчизны дальней…». И в таких условиях вдруг находишь человека! «Не в шумной беседе друзья познаются…».

— Правда? — Тоня посмотрела сквозь ресницы. — Странно…

— Что?

— Ты говоришь цитатами из стихов.

Тоня внимательно посмотрела на Вадима и вдруг захохотала.

— Ну вот, сегодня все так! С утра начала читать старый журнал, потом этот разговор… Будто в девятнадцатом веке. Вадим, мы живем в советской России, то есть в Советском Союзе. У нас другие люди, другие интересы. Мы готовим новое поколение…