Иван Коробейников - Голубая Елань

Видя растерянность гостя, Василий снова, как бы невзначай, сказал:

— Я вот навешал Анисье. Сторожихе уж ясно, паек какой. Ну, и навешал. Бедноте советская власть помогать велит.

Он видел, как жадно глотает Вадим сочные куски пирога.

— Заготовки я, можно сказать, выполнил. Там придумали еще какой-то «встречный». Оно, правда, если с дороги свернуть, можно и не встретиться… Вы, Вадим Михайлович, не знаете, как в комиссии?

Вадим поперхнулся.

— Я не работаю в комиссии…

— А-а!..

Василий, казалось, жалел, что Вадим не работает в комиссии.

Вадим положил вилку и неожиданно спросил:

— А вы, Василий Аристархович, не можете продать мне немного хлеба?

— Хлеба? — Гонцов задумался. — Вот уж не знаю… Право, не знаю. Немного разве, по знакомству.

Вадим, хотел взять свои слова назад, но Гонцов решительно сказал:

— Что ж, можно навешать. Ха! Только молчок, Вадим Михайлович!

Шарапову стало стыдно. Он пробормотал:

— Я никому не скажу. Это же не мое дело. Это дело заготовительной комиссии. Я только учитель. Техническое лицо.

— О чем говорить, — поднимая бутылку, перебил его Гонцов. — Люди свои. Я ведь и возьму недорого.

Он опять забулькал из бутылки. Вадим, не отказываясь, принял чашку, выпил. Хотел сказать Косте что-то такое, что приподняло бы его в глазах молодого хозяина, но того уже не было в комнате.

Застойное готовилось к престольному празднику — Николину дню. Вином запасались все.

Петька Барсук, не успевая считать деньги, измятые в потных руках, бросал их в коробку из-под мыла «Ландыш». Очередь стояла на улице. У мужиков на усах намерзли белые веретешки сосулек.

Говорили, будто Петька Барсук за один день продал на тысячу рублей вина и соленой рыбы на двести целковых. Раскрутка Шимка взяла целую четверть и еще ведро мелкой посуды. Откуда у Шимки деньги? Наверно, парни затевали у нее хорошую гулянку! Уйтик даже уверял, будто сам дед Быза слез с полатей и, достав хранившиеся в укромном месте деньги, приплелся в лавку. Последнее было явным вымыслом: Быза лежал на полатях и ждал смерти, которая только и могла примирить его с не-забывшейся мечтой о новом доме.

Фадя купил полтора литра и спрятал их от Фитиньи в подполье. Вылез он серый, всклокоченный. Отплевываясь, вытер руки о штаны и пошел шляться по улицам.

Денег на вино дал ему Василий Гонцов.

За три дня до праздника священник отец Павел забежал к Василию Гонцову. Дома была одна Катерина. Отец Павел пососал кончик уса и, уставясь глазами в ее осунувшееся, покрытое темными пятнами лицо, спросил:

— А где, хозяюшка, Василий Аристархович?

Катерина испуганно взметнула руками. С лавки шариками запрыгала и покатилась по полу картошка.

— Я за ним не бегаю! И не хозяйка я…

— Хи! — по-птичьи пискнул он. — Не хозяйка… А где же ты такой чемодан подхватила?..

Вошел Василий, и отец Павел сказал гнусливо:

— Здравствуйте, здрасте, Василий Аристархович, благодетель. А я вот к тебе, печальник наш…

— Какие дела? — Гонцов порылся в кармане, брякнул ключами. — Давай выкладывай. Некогда мне. Спешу.

— Насчет ходу крестного. Как быть? Мирянам желательно. Цапуля, этот ничего, да Алешка Янов не дает, говорит, в рик надо…

— Я за весь мир не ответчик! — отмахнулся Василий Аристархович. — Мне и так житья не стало.

— Ты же староста! Проформа…

— Э-э… Староста! Довольно дурничку пороть. Староста… Не те времена. Афоня Чирочек вон, небось, хвост утянул.

Отец Павел вздохнул. Василий с ненавистью взглянул на него:

— Проформа, проформа… Я и слова этого не знаю. Сам ты проформа, может! Нечего и канитель тянуть. В церкви места хватит, не больно кто ходит. А то — ход!.. Кто пойдет? Народ смешить только.

— Бог терпеть велел…

— Терпежу не хватит, — оборвал Василий Аристархович и рванул дверь.

В канун праздника Василий помылся в бане и лег спозаранок. Вечер синими платочками уже завешал окна. В углу перед киотом горела лампадка, и ее огонек отражался в позолоченной раме.

Василий глядел на лампадку, пока совсем уже было не задремал. Но вдруг новая мысль поразила его. Он даже подпрыгнул на кровати!

— Катерина!

— Чего тебе?

Она подошла, и Василий сказал:

— Ты мне — жена. Слышь? В артель пойду, а ты не ходи. Понятно? Ха! Не венчаны, а жена. Ну, да нонче всяко живут. — Он вздохнул. — Со срубом войду. Никто столько не внесет.

Катерина стояла, широко расставив на полу свои босые ноги, и молчала. Василий ласково спросил:

— Ты как? Скоро, поди?

Катерина посмотрела на живот и вяло ответила:

— На масляной.

Василий опустил голову, будто размышляя.

— Ну иди, иди…

Катерина молча пошла от кровати, шлепая босыми ногами. Плечи вздрагивали. Василий вдогонку сказал:

— Парня принесешь — платок кашемировый куплю…

Утром, надев суконный частоборчик и бобровую шапку с малиновым верхом, Василий пошел к Степану Грохову.

В избе суетилась около печи Пелагея. На шестке плевались маслом сковороды.

— Здрасте, все крещёны! С праздничком вас, — помахал рукой в передний угол Василий.

— Добро пожаловать! Спаси те бог, — радушно приветствовала Пелагея. — Проходи в горницу, Василий Аристархович, гостенек будешь.

Из горницы доносились голоса, и, хотя шла еще в церкви служба, оттуда тянуло винным угаром. Стянька высунула из-за косяка гладко причесанную голову, с тревогой вскинула глаза.

— Кто там? — послышался за ней голос Степана.

Стянька вспыхнула и спрятала голову. Ответа ее Гонцов не расслышал.

— А-а! Василий. Проходи сюда, — неверным голосом позвал Степан.

Василий вошел в горницу.

В окно, как из ведра, хлестало солнце. Гости вплотную сидели за столом, красные и потные, будто только что сейчас все они вышли из бани.

— Не ходишь так-то. За делом, поди? — спросил Степан, не приглашая Василия к столу.

Гонцов помолчал, присматриваясь к людям. В переднем углу сидел Степанов тесть из Таловки Фрол Колесников, грузный старик с женой Пелагеей (только тем и отличающейся от Пелагеи-дочери, что была она еще суше), рядом с тестем сидел Степанов свояк Никанор с дородной женой. Возле Степана сидел румяный парень, не знакомый Гонцову.

— Верно. Угадал. За делом, — сдерживая обиду, ответил Василий и присел на кончик сундука у лежанки.

Степан, словно не замечая неловкого положения Гонцова, спросил:

— За каким?

— Да так. Промежду прочим… На сей день, отец мне говаривал, начинай дело — все впрок пойдет. Я, видишь ли…

Он замялся. Гости переглянулись. Тесть Степана вытер красным платком красную лысину и густо крякнул в стакан.

— Костя у меня какое дело выдумал, — продолжал Василий. — Приехал из Еланских… Ну вот. Говорит — земли там нам ослобонили. А земля, слышал? — Он посмотрел на Степанова тестя. — Под Еланским у нас земля — творог. Тут хлеб голимый. Полтораста пудов с десятины наверняка.