Иван Коробейников - Голубая Елань

Колесников встрепенулся. На столе зазвенели стаканы, и по стене стремительно покатились солнечные зайчики. Степан хотел что-то сказать, но Василий снова начал:

— Вот и смекай! Пропадет земля…

— Гоить надо ее, корчевать. Одному неподсильно, — вставил свояк.

— Вот-вот! — подхватил Василий. — Не под силу. А советская власть чему учит? Смотри, как Корытов ворочает. Потому — сообча. Вот бы и нам под силу так-то. Коммуну бы сколотить.

Фрол Колесников мотнул головой.

— Ничего не выйдет. Если б подобраться, которые самостоятельные… А то у нас вон собрали всю бедноту голопузую, — он снова вытер лысину, мясистое лицо и, словно преобразившись, сладким голосом закончил:

— Мне бы такую земельку, Никанор. А-а? — Он подмигнул младшему зятю. — Уж я бы ее гоил! Пуще женушки ублажал бы ее… М-м… — И он, прикрыв глаза, причмокнул.

Степан молчал. Та постоянно жившая в нем тревога, которую он хотел сегодня забыть, не исчезла от выпитого вина, а, наоборот, усилилась. Слова Гонцова разбередили ее. Степану хотелось сказать что-то злое, обидное и тестю, и спесивой теще, и свояку, и особенно Василию, которому он никак не мог и не хотел простить Воронинской пустоши.

— Корытов… — начал было Василий.

— Корытов мне не указ, — поднялся с места Степан, делая своими длинными узловатыми руками движение, которое поняла одна испуганная Стянька. — Корытов тоже себе только. Он вон как-то летом увидел меня — пары я пахал — на смех поднял. Тот Корытов с твоим Константином одним маслом мазаны. Ну, а ты, скажу я тебе, Василий Аристархович, — Степан ощерился в недоброй улыбке, — не в свои сани садишься. Как бы не вытряхнуло на повороте…

Василий вытаращил глаза. В эту минуту Пелагея вошла в горницу, неся на вытянутых руках большой рыбный пирог. Из-под румяной корочки струйками шел горячий пар.

— Кушайте, дорогие гостеньки, — пропела Пелагея. — Степан, чего не обносишь? Подвигайся к столу, Василий Аристархович, гостенек дорогой!

Василий потрепал верх своей бобровой шапки и усмехнулся.

— Спасибочко. Я пойду. Я ведь зашел о поезде узнать, Костя в город едет. — Он обращался теперь к гостям… — А земелька под Еланским хороша!

Никанор объяснил ему расписание поездов, которое нужно было Гонцову, как лысому гребень. Держа на весу свою бобровую шапку, Василий медленно вышел из горницы.

Он намеревался зайти еще к Максиму Базанову и Леониду Кокосову, но настроение было испорчено, к тому же в конце улицы замаячила черная фигура отца Павла, и, чтобы не встретиться с попом, он свернул на свои огороды мимо избы Шимки.

За углом встретилась сама Шимка. Она несла воду. Коромысло скрипело. Как кисти, вокруг ведер висели мелкие прозрачные сосульки.

«С полными — удача», — с радостью сообразил Василий, но тут же его уколола другая мысли: «А как же поп? Ну, да ведь он не встретился!».

Уступая Шимке дорогу, он ласково поздоровался:

— Здорово! Праздник, а робишь?

Шимка застенчиво улыбнулась.

— Одна я… Да и — кто? Ни богу свечка, ни черту кочерга. Другие протчие люди…

— Што ты, Офимья Маркеловна, што ты! — оборвал ее Гонцов. — Теперь все граждане. Баба в одной цене с мужиком ходит. Особливо колхозная масса. Я старик, а и то по-новому… Беру я Катерину-то. — Он вздохнул и, перекатывая по дороге отломившуюся от ведра сосульку, продолжал: — Што ж… баба работящая. Только вот я в артель тяну, а она ни-ни.

— Ой! — удивилась Шимка и даже рот разинула. — Што ты, Василь Аристархович!..

— Алексей-то Федорович как? Чего порабатывает? — вкрадчиво спросил Василий.

— В Таловку уехал. На три дня, говорит. — Шимка хитро сощурилась. — Нашим легче.

— Ногам теплей… — закончил Василий, и оба захохотали.

До самого вечера Гонцов ходил по Застойному. Анисье при встрече сказал, чтоб пришла за мукой.

— Навешаю. С саночками приходи. И Вадиму Михайловичу надо сыпнуть.

Уже зажгли огни, когда он зашел к Максиму Базанову.

Алеша Янов уехал в Таловку на конференцию избачей. Накануне отъезда он заглянул к Вадиму:

— Вот ключ.

— Какой?

— От клуба. Без меня тут откроешь.

Алеша тряхнул волосами и положил ключ на стол.

— Почему я? — недовольно взглянул на него Вадим. — Почему не Сыроварова? Почему не Фролов?

Подпирая розовую щеку воротником полушубка, Алеша покосился на раскиданные по столу тетради и ничего не сказал.

Вадим потянулся, не вставая с кровати, достал со стола ключ и сунул во внутренний карман пиджака. Он чувствовал себя обиженным и считал, что разговор закончен.

— Хорошо бы беседу провел с молодежью, — продолжал Алеша. — Сыроваровой некогда. Но ты с ней можешь посоветоваться. Комсомол привлечь. В связи с «Николой» это будет кстати. В первый день не надо, пьяных много будет. А вот завтра, накануне…

Вадим молчал.

Немного помедлив, Янов вышел, хлопнув дверью. Алеша Янов был уверен, что учитель выполнит его поручение. Но он ошибся.

Вадим к Сыроваровой не сходил. Первые два дня праздника он провел у Сосниной, а на третий день, вспомнив про ключ, после занятий в школе пошел и открыл клуб. В него сразу же набились парни и девчата. Не здороваясь с Вадимом, точно они не были знакомы, Костя Гонцов прошел с Петькой Барсуком мимо клуба, в новой черной борчатке, в высоких чесанках, в новеньких, лоснящихся галошах. Он гордо нес голову. Петька Барсук семенил рядом. Он играл марш.

— Сыграй нам валец, — поманила Петьку какая-то девушка.

Петька даже не ответил.

Взглянув на спешившую мимо Фросю, Костя сказал:

— Вот девчонка кругленькая!..

Петька растянул гармонь и запел:

Пройдя улицу из конца в конец, он вернулся уже один, без Кости. Зашел в клуб. Сел на подмостки, свесив не достающие до полу ноги, вытер тылом ладони угреватый лоб.

играл он, подражая Косте.

Вадим отвел Фросю в сторону.

— Товарищ Уйтик, ты ведь комсомолка… Ну вот… Я обращаюсь к тебе. Пожалуйста, последи! Я тебе ключ отдам.

Вадим сунул руку за борт пиджака и вытянул на ниточке плоский ключик.

Фрося отрицательно покачала головой:

— Нет, Вадим Михайлович, не останусь. Они меня не слушают. Ты уж лучше Мише отдай.

Вадим посмотрел на Мишу, нерешительно переступил на месте и, взяв Фросю за руку, положил ключ ей на ладонь:

— На! Сегодня Янов приедет. Ему отдашь.

Фрося сердито передернула концы платка и небрежно сунула ключ за обшлаг жакета, откуда заячьим ушком торчал носовой платочек.

— Ты не потеряй его. Выдернешь с платком, — заметил Вадим.

— Не твоя забота, — резко кинула Фрося и пошла к девчатам. Вот так же подчеркнуто медленно уходил из школы Алеша. В этой медлительности было что-то очень обидное, вся кровь прилила к его лицу.