Иван Коробейников - Голубая Елань

Наконец, прибежал Антипа, за ним Миша Фролов. Кто-то ударил в набат. Народ забил гумно. Все без толку метались около пожарища. Спасать было нечего. Сено сгорело все.

В Таловский район — в район сплошной коллективизации — прибыли двадцатипятитысячники. Одного из них — рабочего Челябинских копей Андрея Петровича Батова — решили послать в Застойное, в колхоз «Дружба».

…Пятый час шло совещание в райкоме.

Храмцов то и дело отвлекался телефонными разговорами. То он кого-то распекал:

— Это прямой саботаж! Ты у меня эту линию брось! Под суд отдам!

То убеждал:

— Раз я сказал можем — значит, можем. Ты газет не читаешь. На Кубани, на Украине уже сплошные колхозы. Там уже коммуны-гиганты. Вон как. А мы что, в Сибири не можем? Специфика? Ерунда. Разговорчики, братец. Разго-во-о-орчи-и-ки-и в пользу бедных. В общем, не останавливайся. Действуй!

На короткий, требовательный звонок отвечал коротко, серьезно:

— Сделаем. Непременно. Да, да! Решаем. Сообщу.

— Вот, товарищи, сейчас говорил с окружным комитетом, — после одного из таких разговоров сказал Храмцов. Он повел поверх голов усталым отсутствующим взглядом и поморщился — накурено. Потушил папиросу, которую только что прикурил, ткнул ее в пепельницу.

— В окружном комитете интересуются, как у нас идут дела. — Он снова выдержал паузу.

— А дела у нас неважные. Мы отстали от соседнего района на пятнадцать и три десятых процента. Это позор. — Голос Храмцова трагически дрогнул. Воспаленные от бессонницы глаза глядели прямо на сидящих перед ним людей.

Батов слушал секретаря с чувством неловкости: секретарь говорил, как прокурор, обвинял того и другого, но не обрисовал положения в районе, не анализировал ошибок.

Андрей стал наблюдать за сидящими в зале. Это были разные люди. Какой-то лысый толстяк с усами Тараса Бульбы скептически улыбался и, когда ему, видимо, особенно хотелось возразить, дергал себя за ус, отчего лицо его перекашивалось. Длинноносый чубатый парень глядел, не мигая, с таким страдальческим выражением на землистом лице, словно весь позор провала сплошной коллективизации в районе лежал на нем. Пожилая румяная женщина в красной косынке, раскинув по плечам шаль, деловито делала пометки в ученической тетради, не замечая того, что ее пухлые губы давно испачканы химическим карандашом, который она неумело держала в своей большой руке.

«Что она записывает?» — подумал Батов. Ему захотелось встать и сказать: «Хорошо, товарищи. Мы все здесь, безусловно, за коллективизацию, так чего же нас агитировать? Давайте-ка поговорим, как наладить работу в тех колхозах, которые уже организованы».

Словно угадав его мысли, женщина в красной косынке вдруг сильным грудным голосом спросила:

— Вопрос можно, товарищ Храмцов?

Храмцов досадливо поморщился. А женщина, заглянув в тетрадь, продолжала:

— А как с посевной площадью, товарищ Храмцов? Расскажите. И с семенами тоже.

Чубатый парень, порозовев весь, подался вперед:

— С учетом труда как? Палочки ведь ставим…

— С тяглом вот тоже вопрос надо решить.

Храмцов поднял руку.

— Все это вопросы организационно-хозяйственные. Конечно, обходить их нельзя. Мы не вправе обходить их. Они достаточно серьезны, чтобы ими заниматься повседневно. И мы занимаемся. Сейчас и потом будем заниматься этими вопросами. Но теперь на очереди основной политической проблемой является вопрос о коллективизации. Не хочу вас, товарищи, задерживать на цифрах, хотя, как говорят, математика — вещь упрямая, но считаю необходимым еще раз напомнить, что наш район — район сплошной коллективизации. И от того, как мы проведем эту важнейшую политическую кампанию, будет зависеть все остальное.

— А как вы расцениваете застоинские события? — Это спросил мужчина с серыми умными глазами под крылатыми бровями. Курчавая голова его уже начинала лысеть с висков, и на крутой лоб задорно спускался мысок волос.

Храмцов на мгновение задумался.

— Застоинские события? Кстати, товарищ Карев, застоинские события, не выходящие из общего ряда, лишний раз подчеркивают то, что теперь крестьяне уже массами идут в колхозы. То же мы видим в Чумеево, в Саблино.

— Нет, я имею в виду случай с сеном.

Храмцов пожал плечами.

— Это как — организационно-хозяйственный вопрос или политический? — спросил Карев и улыбнулся одними глазами.

Храмцов вспыхнул. Мягкие складки на его лице дрогнули.

— Это классовая борьба, товарищ Карев! — холодно сказал он. — И вам, как коммунисту, надо знать об этом. Да… — Храмцов демонстративно отвернулся от Карева. — Совещанию я могу сообщить, что случаем в Застойном заняты органы ГПУ, и виновные жестоко поплатятся. — Он сделал рукой жест, как бы говоря: «Дело это настолько ясное, что задерживаться на нем нет никакой необходимости».

Но Карев, по-видимому, был другого мнения. Чувствуя, что его поддерживают участники совещания, он вышел вперед и встал у стола Храмцова.

— Товарищи! С кулачеством, которое, чем больше наши успехи, тем больше будет нам вредить, с этим кулачеством мы будем расправляться и расправляться жестоко. Беспощадно. Я, товарищи, уверен, что органы ГПУ найдут преступников и в Застойном, и в других местах, где бы они ни появились. Народ укажет их. Это действительно классовая борьба. Борьба не на жизнь — на смерть. — Глаза Карева блеснули сталью. — Но сводить дело только к тому, чтоб коллективизировать ради процентов, коллективизировать, не учитывая конкретных условий, валить все в одну кучу, а потом заявлять, что, где надо, ГПУ разберется, — неправильно.

Карев повернулся к Храмцову и повторил.

— Неправильно, товарищ Храмцов.

— Что же ты предлагаешь? Повременить с коллективизацией? — Храмцов криво улыбнулся.

— Нет, не повременить. Сам народ нам не даст теперь остановиться. Народ в идее всегда за коллективный труд. — Карев теперь обращался к сидящим в зале. — Вспомните так называемые складыни, супряги маломощных крестьян. Но если народ за колхозы, если крестьяне — я имею в виду крестьянина-труженика — если крестьяне увидят выгоду коллективного труда, кулацкой кабале конец! И кулак видит это. И вы, товарищи, правильно поднимаете вопрос. Наша задача теперь, когда основная масса крестьянства за колхозы, не в том, чтобы непременно всех коллективизировать и непременно в коммуны-гиганты, а в том, чтобы наглядно показать преимущество коллективного труда, механизированного труда, труда организованного, а не на авось да небось. Тогда не придется нажимом брать лишний процент.