Иван Коробейников - Голубая Елань

— Вот гляди, какая дохлятина осталась. Ну, ты, председательша, — пнул он лошадь под брюхо.

— Почему «председательша»?

— Председателя Совета она, Цапули. Всех получше-то расхватали, а эта… — парень снова пнул дремавшую лошадь. — Заходи! Играла бы все…

Батов зашел в правление. Файка чистила ногти и беспечно мурлыкала какую-то песенку.

— Здравствуйте!

Файка кокетливо прищурила свои желтые глаза.

— Здравствуйте.

И пока Батов осматривал комнату, она успела достать зеркальце, попудрить нос, подкрасить рот и подвести брови.

Комната без занавесок, скатертей, без зеркала утратила вид жилой крестьянской горницы, но не приобрела еще типичных особенностей конторы.

— Вы работаете здесь? — спросил Андрей.

— Да. Счетоводом. Временно.

— Ну, тогда познакомимся. Батов Андрей. Двадцатипятитысячник. Буду работать тоже здесь, — Андрей рассмеялся, — тоже, видимо, временно, пока не выгонят.

— Кто вас выгонит?

— Конечно, тот, кто послал. Кто же другой?

Батов сел. Он почувствовал, что пошутил неловко, и поэтому сухо сказал:

— Вы приготовьте к утру все данные учета: инвентарную книгу, ведомости, приходо-расходные документы, вообще — все. Списки колхозников…

У Файки под пудрой выступили красные пятна.

— Это что? Ревизия?

— Нет.

Они некоторое время молча смотрели друг другу в глаза.

Андрей вдруг ощутил в себе то знакомое чувство собранности, которое всегда возникало в нем перед большой и трудной работой. В такие минуты он становился скуп на движения, словно боялся бесполезно растратить свою силу, угловат и неразговорчив. Теперь он сам был глубоко убежден в том, что сумеет произвести проверку, хотя несколько минут тому назад сомневался в этом. Он видел, что от цепких глаз девушки не ускользнула его уверенность. Файка подчинилась, как бы говоря: «Конечно, вы мужчина, вы сильнее меня».

Батов ответил глазами же: «Вы хитры, но я вижу вашу хитрость». Они поняли друг друга.

— Хорошо. Я все сделаю, — сказала Файка и опустила глаза.

Новый избач шутить не любил, всегда чем-то был занят. Когда он хотел что-нибудь доказать, то начинал рыться в портфеле и говорил: «А товарищ Карл Маркс по этому поводу в своих трудах писал так…».

При нем совершенно прекратилась клубная кружковая работа.

— Теперь не до плясок, — сказал он как-то на замечание Фроси, — поважнее дела есть.

То же самое он сказал секретарю комсомольской ячейки Дуне Сыроваровой, вызвав ее в сельсовет.

— Что же теперь делать? — робко спросила Дуня.

— На это есть прямые директивные указания товарища Храмцова. — Клягин солидно похлопал по своему портфелю. — Сплошная коллективизация. А ты, кажется, сама не в колхозе?

— Нет.

— Как же так? — Видя, что Сыроварова собирается что-то сказать, Клягин сделал знак рукой. — Знаю. Все знаю. Сегодня занесем тебя в список. Тут больше виноват мой предшественник. Еще товарищ Ленин говорил…

Дуня стояла подавленная. Ей хотелось рассказать новому избачу все по порядку: о себе, об Алеше, о том, что Алеша чудесный парень и хороший товарищ, о Кольке Базанове, о Василии Гонцове, но мысли разбегались… Она посмотрела на толстый портфель, который, наверное, был набит самыми умными книгами, на строгие глаза, на жесткую щетку усов Клягина и поняла, что этот человек никогда не поймет ее и не поверит ей.

— Кроме всего прочего, — сказал на прощание Клягин, — я уполномочен райкомом по коллективному движению, и всякие комсомольские дела по данному вопросу предлагаю увязывать со мной. Все!

На другой день Клягин взялся за выполнение «директивных указаний». Всех, кто не состоял в колхозе, начали по одному вызывать в сельсовет.

Глядя в упор, Клягин каждому задавал один и тот же вопрос:

— Ты — за советскую власть?

— За советскую власть.

— Тогда пиши, — коротко бросал Клягин Семену.

— Куда пиши? — удивлялся вызванный.

— В колхоз.

— В колхоз? Нет, я в колхоз не пойду.

— Значит, ты — против советской власти?

— Зачем — против? Мы не против. Разве можно быть против такой власти, которая наш интерес блюдет? А в колхоз…

— А в колхоз не пойду, — с иронией заканчивал Клягин. — Вот и выходит: на словах ты и то и се, а на деле против советской власти!

— Как же так! — удивлялся вызванный и начинал, как бы про себя, рассуждать: — Советская власть нам землю дала? Дала. Налоги я плачу? Плачу. Исправно.

— Дала советская власть землю, да она же и возьмет. И голоса лишит, — перебивал Егор.

Мужик скреб в затылке.

— Подумать надо.

— Подумай, — многозначительно соглашался Егор. — Вечером еще вызову. На размышление три часа. Кто следующий?

После таких разговоров уже к вечеру было записано около пятнадцати хозяйств, в том числе Важенины Спиридоны.

— Ну, эти наробят! — с тайным намеком сказал из-под порога щуплый рыжеватый мужик в прорванном ватнике, провожая Важениных недобрыми глазами. — Жил я у них в сроку, да опять на них робить? Нет! Спасибо, не на чем!

Вызванный раз, и два, и три, он в конце концов переселился в Совет, обжился здесь и был в курсе всех событий.

— Ну — дока! Всех склоняет, — рассказывал он мужикам о Клягине. — Так и режет. А вот Максима склонить не может.

— Склонит. Голосу лишит да твердый план даст, вот и зайдет.

— Зайдет, — согласился рыжеватый и, подавшись вперед, зашептал: — Слыхали? Побывальщинка такая. Гонит мужик на жеребце, только снег пышкает. А впереди старуха идет, в чем душа. Мужик запрягом-то старуху по загривку… Та — в снег. «Ах ты, аспид! Чего же ты на кричал, черна немочь?». А мужик шепотом: «Голосу лишен. Как же я супротив закона пойду?» — закончил свой рассказ рыжеватый.

Твердый голос оборвал:

— Кулак — он на все способный. Его намертво лишить надо!

— Это верно, — согласился мужик в ватнике. — Возьми Гонцова. Он закона не нарушит, а оглоблей в рот заедет…

— Этот знает, как ступить.

— А что? Жить уметь надо…

— Ты за советскую власть? — задал вопрос Клягин, глядя в волосатое лицо Максима Базанова.

Максим выдержал его взгляд и в свою очередь спросил:

— А ты, товарищ, не знаю твоей фамилии, за делом меня сюда позвал или так — попужать? Так я не из пужливых.

Клягин не сразу нашел, что сказать.

— По делу…

— По делу… — у Максима мелко задрожали пальцы рук, — по делу? А коли по делу, так ты спроси, сколь шомполов всыпали мне за советскую власть?

Он вытянул из штанов рубаху и, заголившись, повернулся спиной к Егору.

— На, считай!

Вкось по белой спине лежали сизые шрамы.

— Вот! — Максим зло сверкнул глазами и, на ходу оправляя рубаху, пошел от стола.

Клягин решил действовать иначе.

Наутро, пригласив Базанова, он заговорил тихо, вкрадчиво: