Иван Коробейников - Голубая Елань

— Заморили полукровка! Жаловаться буду.

Пелагея гнала хворостиной свою корову.

— Где ты сдох? — вскипела она, завидев Степана. — Все растащат, и концов не найти…

Степан подошел к жене, глядя на нее в упор, резко бросил:

— Вертай!.. Кому говорю? — и, не дожидаясь ответа, сам завернул корову назад.

Пелагея, вскинув руки, завыла.

— Ты чего? Не напостовался? Не нажился в шикарной жизни? — проходя мимо, спросил Максим. — Или на чужих харчах пожить охота?

Степан молчал. Он прошел мимо Батова, Сыроваровой, под строгими глазами колхозников, загнал корову в стойло и привязал мертвым узлом.

Когда успокоилась улица, Батов, щуря глаза на солнце, чувствуя тупую боль под повязкой, махнул рукой:

— Охвостье! Пустая порода, по-нашему, по-шахтерски! — и зашагал прочь твердо, уверенно, чуть приподняв левое плечо.

Василий Гонцов приехал домой, когда в Застойном все уже успокоилось.

Около церкви встретился ему Фадя.

— Вася! Василь Стархыч… «Дружба»-то! Ку-ввы-ык! — Фадя сделал руками неопределенный жест. — Со святыми упокой! Человек-то был какой, и о руками и с ногами, с русой буйной головой… А мне чего? Ты мне ваканцию при колхозе сулил? Сулил. Не дал. Не да-а-ал!

Фадя схватил лошадь за повод.

— Тпру! Вылезай из колхозной кошевы. Не дал мне ваканцию и не надо. А я тебя изничтожу.

Фадя погрозил Василию кулаком. Гонцов чмокал губами, взмахивал вожжами. Лошадь задирала голову, роняя с губ желтую пену.

— А ты уйди! Уйди с дороги-то, — молил Василий. — Чего на дороге стал…

Лошадь рванулась и понесла. На конном дворе было пустынно. В черном провале ворот горел фонарь. Заслышав шорох полозьев и чмоканье копыт, из темноты вынырнул Антипа-коновал.

— Кто там?

— Это я, Антипа, — неуверенно отозвался Василий. Антипа погладил лошадь.

— Шибко гнал! Негоже так… Запалить коня можно.

Василий, вопреки данному себе обещанию держаться как можно осторожнее, прорвался:

— Ха! Пожалел. За-па-лишь! А я не знал… Где нам? Мы — люди бедные!

— Ты на меня не тово… — холодно ответил Антипа. — И так Батов ругался, почему на лошадях без всякого спросу ездят.

— Их дело маленькое. Пусть сначала наживут такого, а потом… — Вдруг Василий спохватился: «не лишка ли сказал?». И сразу переменил тон:

— Ты, Антипа, того… У меня не так вышло. Я не о тебе и не о Батове. У тебя своя лошадь в колхозе. Я о безлошадниках, кои трем свиньям щей не разольют, а туда же — распоряжаться. Встретил вот Фадю. Доверь такому — весь колхоз пропьет… А Батов — тот башковитый.

— Вот и не люб кое-кому. Какая-то сволочь пальнула в него прошлой ночью.

— Господи! — с неподдельным ужасом вырвалось у Василия.

— Господи, не господи, — криво усмехнулся Антипа, — а видать из набожных кто-то. Им ведь колхоз-то поперек горла встал. Не вышло только. И господь не помог: промазал.

Василий был потрясен.

— Ну-ка… Выпрягать буду, — отстранил его Антипа. Василий послушно отошел.

— Ай-ай-яй! Беда-то какая, — сокрушался он, присев на облучок саней. — Чего же ты мне раньше-то не сказал? Я ведь… Ах, ты, господи! Я не только свое жалею. Колхозное дело мне дороже всего. Сев скоро, а тут… руководителя!

Собираясь с мыслями, он, не переставая, твердил:

— Сеять-то как будем? Сея-ять?

Антипа сам день и ночь думал об этом. Хотя он никогда путем не сеял, какая-то непонятная сила, как только зацветала весна, тянула его на пашню.

Ему хотелось одернуть Василия, но удерживала мысль: два добрых мерина у него… Случись чего с колхозом — опять же иди на него да Афоню Чирочка робить…

Вслух он сказал:

— Я — ничего… Теперь каждому надо заботу иметь о коне. Ополовинили сегодня коней-то. Голов около двадцати увели.

— Кто?

— Хозяева.

— Да ты не тяни! Толком говори. — Василий оттолкнулся от санок, вцепился в хомут, который только что снял Антипа с лошади.

— Чего еще толком? Увели и все. Сейчас только ты говорил о лодырях… Ну вот и нашлись такие. Не поглянулось.

Он дернул за повод. Конь, потягиваясь, вышел из оглобель. Привязав его к столбу, Антипа сказал:

— Ну вот, выстоится — до корму пущу.

Василия трясло, как в лихорадке. «Ага! Вот и конец! — радовался он. — Побежали уж… Другой раз не поманит!» Но в тоже время его тревожила мысль: «А сам-то я как?..».

Не зная еще, что предпринять, он спросил:

— Кто вышел-то?

Антипа, перечисляя, загибал в темноте пальцы.

Наступило тяжелое молчание. Было слышно, как позвякивали удила. Василий бессознательно подошел к лошади, ощупал бока. Сделал из соломы веничек и обтер хребет.

Сейчас хотелось остаться одному. Обдумать все. Он пошел в ворота неуверенным, разбитым шагом и остановился:

— Антипа… Я тебе — по душам! Я ведь советскую власть уважаю — сколь у меня дружков-то коммунистов! Корытов, Клягин. Он, брат, коммунист с двадцатого года. И сын у меня. Это надо понять!

— Понять тут просто, — сказал Антипа. — Дружки — дружками. А только берегись дружка до первого леска. На большом пиру — всех обниму, а проснулся — ан руки связаны. От успехов головушка закружилась…

Необычная речь Антипы с неуловимым смыслом заставила Василия насторожиться. «Антипа стороной меня обходит…».

На углу встретился Цапуля. Он что-то бормотал, шлепая опорками по грязи.

— Добра встреча! Я — к советской власти, а советская власть на меня, — развязно приветствовал Василий. — Гульнул где-то? Будто праздник сегодня невелик…

Цапуля вздохнул, и Василий был немало удивлен: от председателя водкой не пахло.

…Днем, поддавшись искушению, Цапуля проник на колхозный двор и из кучи спутанной сбруи выбрал для своей горбатой кобыленки лучшую узду с медной насечкой. Но успевшая отвыкнуть от нерадивого хозяина лошадь не шла на повод. Цапуля заходил сбоку и ласково звал:

— Тпрунь, тпрунь, тпрунь…

Кобыла прислушивалась, косила рыжим глазом, но как только Цапуля хотел накинуть узду, совала голову меж ног и припадала задом, норовя лягнуть.

Кругом смеялись:

— Она твоего духу, Цапуля, не выносит!

— Ты за челку ее! За челку!

— Спереду заходи!

— Ну и кобыла! Язва, а не кобыла…

— Я бы такую кобылу ни в жизнь не держал, — сказал Фадя, и все захохотали еще пуще.

И — надо же было случиться! — ехидная кобыленка сунула голову в узду как раз в то время, когда на двор вошли Степан с Дуней Сыроваровой.

Цапуля сконфуженно опустил ременный повод. Под насмешливые выкрики колхозников он повел кобыленку и, приматывая повод к колышку, проворчал:

— Я доглядываю… кабы чего не сперли. Не потерпим мы буржуев и всякое такое…

— Твою кобылу кому и надо!..

Через тынок да задами добрался Цапуля домой. Подумав, он велел жене пойти и взять злополучную лошадь, но жена с неожиданной силой возразила: