Иван Коробейников - Голубая Елань

— Сделаю, — еще раз твердо сказал Степан и подмигнул ребятам: — А ну, давайте сюда!

Сеялку подкатили к кузнице.

В этот день Степан покрикивал на Кольку, придирался к нему, но мало-помалу незаметно обмяк:

— А ведь мы, Колюшка, сеялку наладим, ей-богу! Я тебе говорю… У Василья — две: одна добрая, другая не лучше этой. Всех-то три? Три и будет!

Перфиша Софрончик — мужик в картузике без козырька — с утра смолил бороны, то и дело бросая щетинистую мазилку в лагун с дегтем. Оставляя рыжие пятна на бумаге, он свертывал цигарки и курил их долго, с чувством, пуская дым через нос. Его бескозырка едва держалась на затылке.

Убедившись, что все заняты и никто не следит за ним, Софрончик решил просмолить свои обутки. Не обеднеет ведь от этого артель!

Устроившись под навесом, Софрончик разулся. Худые синие ноги поставил на полено. Высмолил рыжие, будто проржавевшее железо, обутки и подвесил их к жердям, которые Степан еще с лета приготовил на оглобли.

Солнце обливало безбородое лицо Софрончика приятной теплотой. Он блаженствовал. Втягивая в себя запах смолы, он переставлял на полене немеющие от сиденья ноги. Незаметно задремал.

Пришел Антипа.

— Где Степан? — спросил он у колхозников, выносивших из-под сарая бороны.

— В кузнице. Тебе зачем?

— А вот советовались мы сейчас с Батовым насчет сбруи. Необходимо каждой лошади свою сбрую организовать. Безусловно.

Говоря «безусловно», Антипа подражал Батову, но голос его прозвучал неуверенно, и Антипа сконфузился.

— Ну? — нетерпеливо спросил Колька.

— Вот тебе и «ну»! Это же совсем простая штука! Каждой лошади кличку и номер. И на сбрую тоже номер. На хомут, на седелку… Просто? А облегчение какое!

Антипа нечаянно глянул под навес, и тут предстал перед ним член его бригады Перфишка Софрончик: он сладко храпел и, как младенец, пускал изо рта пузыри.

— Перфишка! Чтоб тебя язвило! Ты что это?

Софрончик вытаращил глаза.

— Чего ты тут устраиваешь? — продолжал трясти его Антипа.

— Не видишь чего? Отдыхаю.

— Босиком?

— Ну… босиком, — Перфишка поджал ноги.

Колька увидел висящие обутки Софрончика и удивленно воскликнул:

— Вона! Не успел отъехать — и уже онучи сушить?

— В чем дело? Какие онучи? — подошел не замеченный никем Батов.

— А вот прохлаждение имеет человек, — повернулся к нему Антипа. — Ему и дело такое дали, что грудной справится — бороны смолить. Так он чего ж выдумал? Колхозную смолу на обутки, а сам дрыхнуть.

Ободренные молчанием Батова, все закричали враз, перебивая друг друга:

— Тут из последних сил тянешь, а он…

— У него и допрежь изба небом крытая была!

— Робить, так всем робить.

— Факт.

Еще не зная, что предпринять, Батов подобрал брошенную Перфишей мазилку, положил ее на полено. Не спеша осмотрел Перфишкины обутки и спокойно сказал:

— Да, подошвы просмоленные крепче. Теперь все лето проносятся.

— А что ж? И проносятся! — обрадовался Софрончик.

— Такие обутки износить — шибко работать надо, — продолжал Батов.

— А я не роблю? — Софрончик вскочил, ступая босыми ногами на мокрые щепы, и у него затряслись губы. — Я роблю! Но только я не жрамши не могу. Я раньше в работниках жил — шанег наешься…

— Ну и катись! — крикнул Антипа.

— Постой, товарищ, — строго повел бровями Батов. — Надо разобраться. Какая работа ему поручена?

— Я же говорил! Самая плевая: бороны смолить.

— А он и от нее отлынивает!

— Ему бы спать только…

— Тише, товарищи! — поднял руку Батов. — Почему вы дали ему такую работу?

— А кто же ее будет исполнять?

Антипу поддержал Калюжонок, колхозник с черной каракулевой бородкой:

— Работа подходящая…

— А почему ты сам не занялся этим?

— Я? — улыбнулся Калюжонок, принимая слова за шутку.

— Ну да, ты.

Калюжонок засмеялся. Он слишком хорошо знал себе цену! Он был хваленый, известный не только по Застойному, плотник.

— Да ты что, смеешься, товарищ Батов? У меня профессия…

Батову порядком уже надоела вся эта канитель.

— Данный колхозник, не оправдавший нашего доверия, безусловно, не прав, — сказал он. — Но не правы и вы, товарищ Калюжонок. Смолить бороны может любой подросток, и это дело поручить нужно ребятам. А данному товарищу, — он опять посмотрел на Софрончика, — надо дать что-либо более важное, требующее силы и сметливости взрослого человека. Правильно, товарищ?

— А, ей-богу, правильно, — подскочил Софрончик. — Да разве это работа? Горе, а не работа. Да с такой работы… Уж до чего ты верно сказал! Я в работниках во как ворочал!..

Он молодецки топнул, и из-под бескозырки блеснули совсем уже проснувшиеся живые глаза.

Каждый день, закончив уроки и наскоро проглотив свой холодный обед, Нина Грачева бежала в колхозную контору.

Дом протекал. Где-то звонко капала вода. На улице было теплее, чем в комнате.

Прикусив по-детски пухлые губы, Нина вместо уволенной Файки просматривала директивы райколхозсоюза, составляла списки и отчеты, заполняла наряды, вносила в трудовые книжки колхозников перечень исполненных ими работ.

— Андрей, смотри, — встречала она Батова. — Вот, вот, вот…

Ловко, как фокусник, она бросала на стол целый поток бумажек.

— Это все «самые важные». Смотри, хватит печь истопить!

Батов улыбался.

— Ты, Ника, права, они там увлекаются. Бывает, что лишнюю графу выдумают о птичьем молоке, в то время как у нас постромок не хватает. Но это надо ценить.

— Графу о птичьем молоке ценить? Опомнись!

— Разве у меня так вышло? Может быть, может быть… Но я — за учет. План и учет — это главное!

Из конторы Нина бежала к Гроховым узнать, как подвигается ремонт, на скотный двор, к Антипе, затем в клуб на комсомольское собрание. При ней ячейка развернула кипучую деятельность. Стала выходить стенная газета «Красный пахарь». Занимался политкружок, где несоюзная молодежь знакомилась с комсомольским уставом. Неожиданно подал заявление в ячейку брат Калюжонка Федор, застенчивый парень.

Егор Клягин был недоволен.

— Не за свои функции берешься, товарищ Грачева, — не раз говорил он Нине, — в клубную работу суешься, секретаря подменяешь.

— С Дуней мы вместе работаем, — у Нины резче обозначилась морщинка на лбу. — Как член пленума, я обязана ей помочь. А что у тебя в клубе ничего не делается, — на себя пеняй.

— Ого! Да, ты ведь начальник! Я и забыл, — холодно улыбнулся Клягин и стал избегать встреч с учительницей.

Как-то Батов, собравшись в леспром, наказал Нине приготовить кое-какие материалы в райколхозсоюз, куда он намерен был ехать завтра. Едва успел он выбраться за село, как в правление колхоза прибежал Семен Шабалин:

— Батов уехал?